Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов. Екатерина Дмитриева
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов - Екатерина Дмитриева страница 29

СКАЧАТЬ Ее горе удручило меня до такой степени, что я не могу найти себе места. Только Вы один, мой лучший Друг, можете отвлечь Ее и утешить, и мне вряд ли надобно Вам об этом напоминать. Передайте тысячу и тысячу добрых пожеланий моей любезной Невестке, я надеюсь, что сумею ответить на Ее любезное письмо, равно как и на письмо Амели, посланное Ею из Риги[185]. Целую их обeих от всего сердца и вверяю себя их дружбе. Что касается Вас, мой Александр, мой Братец, мой лучший и любезнейший Друг; что сказать мне Вам! Aх! Вы знаете не хуже меня, что мне надобно. Не забывайте меня, любите меня всегда, и Вы позволите мне испытать сладкие минуты посреди одолевающей меня горечи. Еще раз сердечно благодарю Вас за колокольчик, с которым я никогда более не расстанусь, куда бы ни привел меня мой путь. Не забудьте же подарить мне свой портрет, дорогой Александр. Прощайте, целую Вас от всего сердца и объявляю Вам, что прошедшие три дня уже на три дня сократили ожидание того момента, когда я смогу сделать это не на бумаге.

      Ваша верная Сестрица и Друг

Мари.

      _____

      Принц припадает к Вашим стопам.

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[186]Рига,2 октября 1804 года.

      По возвращении из церкви и последующего визита, который мне надобно было нанести Дядюшке и Тетушке[187], я берусь за перо, чтобы написать Вам, мой Александр, мой лучший Друг. Заметьте, что три дня кряду я воздерживалась и не писала Вам, но на четвертый я больше уже не в состоянии продолжать обуздывать свои желания; при этом я утешаю себя тем, что Вы, любезный Друг, и без того читаете множество ненужных писем, мои же письма займут всего лишь небольшую часть времени, им отводимого! Однако, умоляю Вас, отвечайте мне лишь тогда, когда Вы можете это делать легко и без всякого стеснения, мне же только оставьте удовольствие самой беседовать с Вами. Я здесь со вчерашнего утра, въезд мой был очень торжественным, меня осыпали почестями и бесконечно тронули знаками нежного ко мне внимания; всё, что Вы мне рассказывали о Риге, я нахожу совершенно справедливым[188]. Здесь чувствуешь себя непринужденно и без претензий, и я, совершенно изнемогавшая от смущения в Дерпте при виде профессоров и их наук[189], чувствую себя, наконец, в своей тарелке, словно пребываю в этих краях уже целую вечность. Вчера вечером я была на немецком спектакле и затем ужинала у Тетушки. Вопреки прежним моим намерениям, я вынуждена остаться здесь еще и на сегодняшний день, пойти в церковь и затем на бал. Этим утром в церкви воспоминание о том, что случилось со мной восемь дней назад, все мои потери, мои сожаления вернулись ко мне; судите о моем состоянии, о том тягостном принуждении, с которым меня заставили смириться, о чувствах, которые меня одолевают[190]. Вы видите, однако, мой Александр, что я поступала лишь следуя Вашим советам и теперь делаю всё, чего от меня хотят. Ничего не скажу Вам о моем страдании: оно есть и пребудет всегда СКАЧАТЬ



<p>185</p>

Невесткой (Belle-soeur) Мария Павловна называет жену Александра I императрицу Елизавету Алексеевну (1779 – 1826), урожденную принцессу Луизу Марию Августу Баденскую. Амели – ее старшая сестра Катарина Амалия Христиана Луиза Баденская (1776 – 1823), сестра-двойняшка Каролины Баденской (см. примеч. с. 323). Елизавета Алексеевна практически во всех письмах, адресованных Марии Павловне, передает от нее приветы. Приехав в Россию на коронацию Александра I по приглашению Елизаветы Алексеевны в 1801 г., Амалия оставалась подле нее в Петербурге вплоть до 1814 г. (за исключением поездки к матери в 1810 г.). Подоплекой этого затянувшегося визита было желание Амалии, а еще более ее матери Фридерики Амалии Баден-Дурлахской (см. ниже) найти ей жениха при императорском дворе. К петербургскому периоду ее жизни относился неудачный роман с поручиком Кавалергардского полка Петром Львовичем Давыдовым, а также проекты брака (так и не состоявшегося) с эрцгерцогом Карлом Австрийским и герцогом Кентским. При этом в письмах Елизаветы Алексеевны, как и в отзывах об Амалии Марии Павловны возникает несколько иной образ: преданной сестры русской императрицы, без которой та едва ли мыслила свое существование в России.

<p>186</p>

ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 48 – 49.

<p>187</p>

Дядюшке и Тетушке… – Дядюшка – Александр Вюртембергский (1771 – 1833), родной брат императрицы Марии Федоровны. Будучи принят в 1800 г. на российскую службу, был назначен шефом Рижского драгунского полка и проживал в период, к которому относится письмо Марии Павловны, в Риге. Тетушка – Антония Саксен-Кобург-Заальфельдская (1779 – 1824), его жена. Впрочем, возможно, что речь идет о другом дядюшке, старшем брате Александра, Людвиге Вюртембергском (1756 – 1817), также поступившем на русскую службу в правление Павла I и определенным в Ригу. Его женой была Генриетта Нассау-Вейльбургская (1780 – 1857).

<p>188</p>

С июня 1801 г. по указу Александра I Рига стала административным центром Прибалтийского генерал-губернаторства, его первым генерал-губернатором был назначен Сергей Федорович Голицын (1749 – 1810), хозяин знаменитой Зубриловки.

<p>189</p>

Мария Павловна, говоря о приводивших ее в смущение дерптских профессорах, могла иметь в виду в том числе ректора университета Г.Ф. Паррота, до того приветствовавшего в Дерпте Александра I (см.: Жарова Е.Ю. Император Александр I по воспоминаниям профессора дерптского университета Г.Ф. Паррота // Вестник архивиста. 2016. № 1. Адрес электронного доступа: http://www.vestarchive.ru/podpiska.html). За данную подсказку приношу благодарность Л.Н. Киселевой.

<p>190</p>

Как свидетельствуют письма Марии Павловны к родным, а также воспоминания современников, тоска по дому не оставляла ее на протяжении всей жизни. Идеальная Landesmutter для герцогства Саксен-Веймар – до конца своей жизни она оставалась в первую очередь русской великой княгиней. Все тот же Михайловский-Данилевский (см. выше), общавшийся с Марией Павловной в 1814 г. в Вене, писал: «Мне поручили отдать Ее Высочеству пакет; когда я ей оный вручил, то она, не смотря на адрес, сказала с ангельскою радостью: “Как вы меня обрадовали, это письмо от Матушки”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары. Указ. соч. С. 96). И он же, приехав в 1818 г. в Веймар, сопровождая Александра, направлявшегося на Ахенский конгресс, в сходной тональности описал и вторую встречу, произошедшую на балу в герцогском замке: «Бал был довольно скучен. Великая княгиня несколько раз подходила ко мне, танцевала со мной и однажды спросила, как мне нравится бал. “Мне кажется, – сказал я – что я в Петербурге, в Зимнем дворце”. – “Никакой другой отзыв, – ответила ее высочество – не мог быть мне приятнее”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары 1814 – 1815. СПб., 2001. С. 96).

Это же свойство Марии Павловны подметил уже в николаевское царствование французский дипломат Барант, в 1835 г. назначенный послом Франции в России, побывавший в Веймаре и следующим образом, хотя и не без тенденциозности, описавший свои впечатления от знакомства с Марией Павловной: «За обедом я сидел возле Великой Герцогини, и она соизволила пригласить меня прийти 2 часа спустя на вечер. Так как она не любит игры, то посадила меня возле себя. Беседа была долгая и разнообразная. Очевидно, что она очень умна; но ее глухота, союз с мужем, который ей так не ровен, жизнь в провинциальном городке, тогда как она всем своим существом чувствует и потребность, и привычку к большому двору и возвышенному поприщу, все это придает ей оттенок грусти и уныния. 32 года подобной жизни, по-видимому, не внушили ей покорности судьбе. Казалось, что это печаль и скука первого дня. С таким настроением она смотрит на все и судит обо всем. Общее положение дел в Европе, дух народов, течение идей, господствующие мнения, характер литературы беспрестанно, в общих выражениях, были предметом ее презрительных и горьких замечаний. Это были не суждения любезности, а скорее впечатления умной женщины, которая, не развивая, не одушевляясь, скорее с отвращением, чем с живостью, роняла их с высоты своего положения принцессы. Беседе этой придавало некоторый интерес то обстоятельство, что она лишь с виду была отвлечена; все в ней намекало на русского императора, на его положение по отношению к Европе…» (Две депеши Баранта // Русский архив. 1891. № 1. С.145).