Певцы и вожди. Владимир Фрумкин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ нам из старых развалин,

      Напрасно перстом величавым

      Нам путь указует педант:

      Волов погоняющий с песней

      Цыган – непрофессионален,

      Простак-соловей – гениален,

      У жаворонка – талант.

      И парии нет между парий

      (Бродяг, дервишей, прокаженных,

      Слепых, на соломе рожденных

      Под звон андалузских гитар),

      Босейшего меж босяками,

      Дерзейшего из беззаконных,

      В чьем сердце не мог бы открыться

      Таинственный песенный дар…

      Помню, что мое внимание тогда особенно привлекла четкая до резкости мысль, замыкающая четвертую строфу:

      Как синее небо смиренна,

      Проста и смиренна.

      Как синее небо смиренна,

      Как небо горда…

      Ее распевает извозчик,

      Погонщик поет вдохновенно…

      Но жуткая тишь на запятках:

      Лакей не поет никогда.

      Тысячу раз права Новелла: свободная песня – не для лакеев, она творится свободным человеком для свободных людей.

      «Между счастьем и бедой…»

      Приезжал твой племянник. Его молодая жена, на вопрос о профессии, сказала: «Я поэт».

      Вышло очень смешно и грустно.

      Я не сдержался и мягко заметил ей, что даже Пастернак не говорил о себе: я – поэт.

      Она удивилась.

(Из письма Булата Окуджавы, 1979)

      Песня на пари

      Булат как-то рассказал мне, что первую свою зрелую песню (если не считать «Неистов и упрям», которая появилась у него «совершенно случайно» в Тбилиси в 1946-м) написал на спор с приятелем. Сидел с другом в московской квартире при включённом радио. Играли какой-то советский шлягер середины 1950-х, и приятель, поморщившись, заметил, что песня, наверное, обречена быть глупой. Булат возразил, предложил пари и написал нечто такое, что друг был посрамлён.

      Что это была за песня, Булат вспомнить не мог:

      – Кажется, шуточная…

      Он всегда отчётливо сознавал ту грань, которая отделяла его изящные песенные миниатюры от изделий советской эстрады.

      – До этого в большом ходу были песни официальные, холодные, в которых не было судьбы, – сказал он однажды. – …Я стал петь о том, что волновало меня…

      Через много лет я внёс эти слова в первый американский сборник его песен. Об официальной песне Булат сказал достаточно ясно, но сдержанно. Галич отзывался об этом предмете резче: «Даже название у неё отвратительное – “массовая песня”!» – заметил он в ходе дискуссии после моего сообщения «Музыка и слово» на конференции под Петушками в мае 1967 года. Любил повторять крылатую фразу, брошенную американкой Малвиной Рейнолдс, исполнительницей песен протеста: «Нам слишком долго лгали хорошо поставленными голосами». Мнение Окуджавы о феномене идеологизированной советской песни было примерно таким же, в чём я убедился в 1983-м, позвонив ему в Москву из Оберлина вскоре после выхода в свет (в 5-м и 6-м номерах парижского «Обозрения») моей статьи «Технология убеждения. Заметки о политической песне». СКАЧАТЬ