Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи. Чарльз Кловер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ имена и символы из русского прошлого, сочетая их со средствами массового искусства, особенно кино. Сталинский «национал-большевизм» с виду весьма напоминал политическую программу евразийцев. Нет никаких указаний на то, что Сталин хоть в какой-то мере находился под влиянием работ евразийцев, но сам факт, что в Союзе почти сразу же стало происходить то, что они предсказывали, наводит на мысль о едином источнике.

      Решительный крен вправо, осуществленный Сталиным, вроде бы подкреплял аргументы Сувчинского и других левых евразийцев, которые все более сомневались, стоит ли вообще оставаться в евразийском движении, не будет ли правильнее принять СССР в его новом обличий. Левые евразийцы все активнее искали такого сближения. Им казалось, что проводимые Сталиным реформы подтверждают основную их мысль, говорят о реальности евразийской революции, направленной против Запада. Агапов даже писал Сувчинскому, что лучше было бы предоставить Сталину спокойно делать то, что и самих евразийцев устраивает в его деятельности[104].

      Переписка левого крыла евразийцев той поры пестрит восхвалениями сталинских реформ, и с каждым шагом Сталина по направлению к национал-большевизму решимость евразийцев свергнуть советский режим ослабевала. В 1927 году Сувчинский даже вступил в переговоры с советским представителем во Франции, хотя цель этих переговоров осталась неясной. В том же году он связался с писателем Максимом Горьким, близким другом Сталина, в ту пору проживавшим в Италии, и предложил работать на Советский Союз: он утверждал, что его группа евразийцев на три четверти поддерживает советскую идеологию. Горький передал это предложение Сталину и готов был его поддержать, но Сталин не проявил интереса.

      Правое крыло партии, которое возглавлял Савицкий, неодобрительно следило за полевением парижской фракции (неизвестно, однако, в какой мере они были осведомлены о контактах левых евразийцев с советскими властями). Вскоре они уже спорили обо всем – от марксистской экономики до эстетики, – по мере того как парижская фракция евразийцев окончательно сползала к ортодоксальному марксизму. Некоторое время, в 1927-1928 годах, оба крыла пытались даже взаимно блокировать публикации друг друга.

      Поляризация внутри евразийского движения усиливалась, а Трубецкой практически утратил интерес к этому движению, его влияние в сужающемся кругу ученых, бывших офицеров и агентов ГПУ под прикрытием, падало. Он понимал, что предсказанный им крах советского режима произойдет еще не скоро: «Мы работаем не в настоящем, но на отдаленное будущее». В 1927 году Трубецкой успел разочароваться в движении, как свидетельствует письмо Сувчинскому: «Когда нас упрекают в том, что у нас нет системы, а есть механическая смесь, ералаш совершенно разнородных, друг с другом не связанных идей, из которых каждый может выбирать себе подходящую, – то упреки эти справедливы»[105].

      Мне же, наоборот, евразийство только мешает осуществлять мое призвание. СКАЧАТЬ