глаз, назойливым и невыносимым. Невыносимо смотреть на киноварь Марса. Он ошалело отдергивает руку. Что-то кричит мне про помешательство. Да, он очевидно не в себе. Говорит, что сегодня вечер одиннадцатого. И в одиннадцать придет Элемов. Я качаю головой. Невозможно. Время вязко как смола. Еще много дней в запасе. Нет, сумасшедший. Нет у тебя времени в запасе. Завтра двенадцатый день. Финальный смотр работ. А предпросмотр через одиннадцать минут. Дай я приведу тебя в порядок. Хотя бы умою. Ты как труп. Я отмахиваюсь. Не надо, уйди, уйди, дух! Я плачу, закрываю лицо руками. Глаза ядрено щиплет. В них попал колькотар. Колькотар везде. На лице, на руках, на груди, на стопах. Он стянул мне кожу и потрескался в местах сгиба. Медноволосый Марс качает головой, которая трескается и растворяется в спертом, горячем полумраке. За головой трескается шея, торс, пах, ноги. И затем он становится ветром. И покидает меня через дверную щель. Я стою и дрожу. Произведение готово. Оно безупречно. Лучшее, что я когда-либо создавал. Только как уже одиннадцатый день? Произведение еще не высохло. Мое сознание вновь окрашивается колькотаром. Я сажусь на пол и жду. Элемову должно понравиться. Он должен прийти в восторг, когда придет. Слушаю. Тишина. Слушаю. Тишина. Смотрю в окно. Перевожу взгляд. Стоит напротив мольберта, смотрит. Элемов долго смотрит. Элемов замер. Не двигается. Мое сердце не двигается вместе с ним. Я не дышу. Подхожу к нему. Встаю Элемову за спину. От него пахнет нефтью и смолой. Спина прямая, плечи широкие, но острые, рубашка белая, накрахмаленная. Я не дышу, но нефть и смола все равно проникают мне в нос. Элемов поворачивается. Он смотрит на меня пронзительно. Молчит. Что-то выжидает. Я делаю неловкий шаг навстречу. Элемов смеется и хлопает меня по плечу. Обходит мольберт, оглядывает мастерскую. Идет к двери. Останавливается. Поворачивается. Смотрит на меня. Внимательно, пронизывающе. Я вновь хочу подойти к нему, но он меня жестом останавливает. Я повинуюсь. Мнусь с ноги на ногу. Мну пол подо мной. Жду. Жду. Когда он скажет мне? Что мне надо исправить перед завтрашним днем? Или ничего? Ничего, Януш. Ничего. Правда, я думал, что ты полностью отдашься этой работе. Тебе не хватает полного погружения. Исправь. И место твое.
Часть 2. Яна
Написать картину, используя выданную нам краску… Неужели он не мог придумать ничего поинтереснее? Стоило только тюбику с колькотаром опуститься передо мной, как у меня в голове уже родился десяток вариантов того, что можно изобразить. Откровенно говоря, колькотаровым может быть все, что угодно – небо, воздух, кожа, болезненный или стыдливый румянец – все зависит лишь от того, что ты хочешь этим сказать. Вот что вы, Лев Исаакович, хотите сказать нам, предлагая этот цвет? Он пока ничего не говорит о нас, но уже что-то говорит о вас. Только вот что… Почему именно колькотар? Caput mortuum vitrioli. Чего вы ждете? Что именно вы так страстно хотите увидеть? Что я должна сделать, чтобы выиграть?
