Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты. К. К. Логинов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ хорошо сформированного углубления означало, что дитя, скорее всего, выживет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 723, л. 46). Плоское небо считалось признаком принадлежности новорожденного к существам из Иномира. С таким ребенком повитухи занимались неохотно, хотя в народе верили, что надежда «разменять» с помощью специальных обрядов обмененыша на человека, – как говорили на Водлозере, «присвоить», – окончательно еще не потеряна. У вепсов в подобных ситуациях повитухи рекомендовали не кормить новорожденного грудью, поскольку ожидалось, что дитя с плоским небом непременно умрет (устное сообщение З. И. Строгальщиковой).

      На ребенка, родившегося синюшным или истощенным, в жизнеспособности которого были основательные сомнения, повитуха или свекровь сразу же надевала свой нательный крест и нарекала его первым пришедшим на ум именем, чтобы он не умер некрещеным. При этом произносились следующие слова: «Крещается раб Божий имярек во имя Отца, аминь, Сына, аминь, Святого Духа, аминь». Формулировка эта могла быть укороченной: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь». Считалось, что душу ребенка, умершего без крещения, уносят с собой черти (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 172). Православная церковь придерживалась того же мнения, поэтому не запрещала крещения младенцев повитухами. Возражали священники лишь против бездумного и всеобщего применения повитухами столь скоропалительного крещения. Оно, кстати, не освобождало от совершения полноценного ритуала церковного крещения с миропомазанием. За рождение мертворожденного ребенка на родительницу церковь накладывала епитимью. Епитимьей наказывали и отца ребенка, если он во время беременности рукоприкладствовал в отношении жены (Мороз, 2001, с. 201).

      Помощница роженицы принимала младенца в старую рубашку мужа, «чтобы отец любил ребенка». Изредка это трактовалось иначе: «Чтобы спал лучше» (Там же, д. 490, л. 62). Иногда ребенка последовательно заворачивали сначала в рубаху мужа, а потом – в старую юбку матери («чтобы и мать любила»). В тех случаях, когда у женщины рождались несколько раз подряд мертвые дети, очередное дитя принимали в решето, застеленное рубашкой мужа. Если роды оказывались удачными, далее поступали точно так же. Пуповину новорожденному перевязывали ниткой (иногда – шелковой, но обычно льняной домашнего прядения, а с 1930-х гг. – и фабричной хлопчатобумажной), которую свивали с волосом матери. Перерезали пуповину ножницами для стрижки овец или портняжными ножницами на высоте трех пальцев (5 см), а затем завязывали в узелок. Если роженица бывала одна, то она лишь перевязывала и отрезала пуповину, а пупок ребенку уже потом завязывала опытная повитуха. Изредка пуповину лишь перевязывали ниткой и завязывали в узел, но не перерезали, а ждали, когда пуп выше узла высохнет и сам отпадет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 63). Пуповина в старину сохранялась. Ее высушивали и хранили под изголовьем младенца, пока его держали на лавке у печи, а позднее – в зыбке (Там же, д. 404, л. 167). В традиционном сознании пуповина, которая связывала мать с ребенком в утробе, продолжала исполнять эту же функцию и после родов. Знахарка Л. Н. Сухова, СКАЧАТЬ