только вскользь, и то если мы спросим, из уважения. В середине же 70-х, кормили нас с оркестром, только в столовой – обычным обедом, но с водкой, правда, в очень ограниченном количестве. Тему о победах в битве за урожай, старались обходить стороной. В конце 70-х – водку мы брали уже с собой. А в 80-ом году, в феврале месяце меня стали посылать с уже серьёзным «Агитпоездом», в сопровождении машин ГАИ, где в веренице автобусов, находились не только артисты, но и врачи – от хирургов до стоматологов; продавцы с автолавками; представители Госкооперации и т. д. и т. п. Приезжали мы в районы верхнего Дона, и там рассредоточивались по своим точкам. Ели рано утром в какой-нибудь столовой районного центра и ехал я с малочисленным Ансамблем русских народных инструментов, из «Дунькиного клуба», в далёкие замёрзшие и занесённые снегом степи. Там, на одной из ферм мы и давали наш концерт, на который собиралось от пяти до десяти человек, тех самых зимующих животноводов. Поили тогда водкой только в Вёшенском районе, почему-то. И это – было похоже на чудо! В этой самой замёрзшей степи, из автобуса отзывал представитель Райкома – руководителя нашей группы, замечательного поэта и добродушнейшего человека Николая Михайловича Скрёбова и Вашего покорного слугу. Заводил нас тот представитель, в какой-то магазинчик, а может, это был просто сарайчик, и там, на стоящей большой бочке, наливали в стаканы водку, и подавала хозяюшка огромные солёные огурцы, на закуску. Пили молча, и ни о чём существенном не разговаривая. Тёмным вечером возвращались в саму Вёшенскую, в гостиницу, с удобствами во дворе. Но мне в гостиницу зайти не давали, а сразу вели меня в Райком партии, где дожидался анекдотов от меня, Секретарь по идеологии. Там было небольшое угощение от них и анекдоты от меня – больше никаких разговоров не велось, разве что чуть-чуть – о неважном здоровье Шолохова. Кстати, в следующую поездку, когда мы ранним утром приехали в соседний с Вёшенским – Боковский район, и, зайдя в Райком, увидели переполошившихся его руководителей, которые сообщили нам о смерти
Шолохова, то самым жутким во всём этом – было то, что не сама смерть великого писателя и их земляка потрясла их, а то, что он был кандидатом в депутаты Верховного Совета. И теперь, надо было согласовывать какие-то новые бумажки с Обкомом, а тому – с Москвой! И самый последний гвоздь в этот гроб забил один из их Секретарей, вышедший, этим самым утром, на сцену ДК, перед приехавшими участниками «Агитпоезда», и сказавший так: «Мы рады вашему приезду в нашу станицу». Потом он замолчал, подумал, и сказал: «Как-то неудобно это – станица. Я думаю, что надо говорить – город. А наши станицы и хутора переименовать в сёла, как везде. Как вы считаете?» – обратился он к залу. Но зал никак не откликнулся – в зале было гробовое молчание. Тем более что большинство присутствующих было с большого будуна, холодных дорог «зимовки», и ровным счётом ничего и никак не воспринимало.
И Мессир вдруг расхохотался своим громовым смехом.
