Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами. Яна Альбертовна Колесинская

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ «Каким умом и какой эмоциональностью, какой мягкостью и какой силой была полна каждая его фраза… Мой первый и единственный подлинный учитель дал мне главный урок – урок общения с личностью. Его дар смотреть и видеть стал моим идеалом на всю жизнь. Этот человек, а не методики и учебные планы, были моей школой. Школой, которой я горжусь».

      В эссе «Сбивчивый монолог на венском стуле» Лем выделил главное, что оказало воздействие на его формирование как актера: «Мой педагог вырастил и закрепил во мне убеждение, что человек театра – это прежде всего личность, что театр – альянс самостоятельных и независимых личностей (потому и не может быть в привычном смысле „коллективом“). От столкновения мощных разнозаряженных частиц высекаются искры искусства. Так смешно получилось, что именно режиссер заразил меня неизлечимой болезнью, которую большинство режиссеров приравнивают в актере к профессиональной непригодности. Актер, требующий пространства для самостоятельного творчества в роли, актер, которому для полноценной работы необходимы свобода и уважение, для многих режиссеров и не актер вовсе».

      Текст был опубликован и отправлен друзьями Лема Чернядеву в Одессу. Тот, уже пожилой человек, читал его и плакал. Вспоминал свой последний педагогический курс в новосибирском театральном училище, когда мысленно прочерчивал судьбу своих любимых студентов и почти не ошибался. Про пацана в желтых клешах заранее знал: этот – настоящий.

      Однако первые выходы юного Лемешонка на профессиональную сцену не попали в историю мирового театра. Тюзовские роли были даже не второго, а десятого плана. К ним прилагались усы и борода, что превращало производственную практику в балаган. И вот Чернядев дал ему роль со словами в спектакле «Венецианские близнецы» по пьесе Карло Гольдони – целых две реплики! Эта был дебют Владимира Лемешонка на сцене «Красного факела», где пройдет вся его сценическая жизнь. Новичок был полностью дезориентирован: не понимал, где право, где лево, где вперед, где назад, где рампа, где кулисы. Язык заплетался, голос был чужим. Сцена, такая пленительная снаружи, оказалась чуть ли не Зоной из «Сталкера». Пройдет много времени, прежде чем она одарит дивным, но мгновенным ощущением полета, которое специально не вызвать, никакими приемами и уловками не создать – неизвестно, как это приходит и почему так быстро пропадает… Чехов сказал об этом проще некуда: «Что непонятно, то и чудо».

      Поначалу Лем пытался выявить закономерность душевных состояний. Ступив из гримерки в темноту кулис, закрывал глаза, сжимал кулаки, шептал: «Иже еси на небеси, да приидет царствие твое да будет воля твоя…». Бесполезно, и он, как и его любимый писатель Набоков, стал безбожником с вольной душой в этом мире, кишащем богами. Пытался поймать вдохновение с помощью напитков. Оказалось еще хуже, чем молитва. Конфуз, случившийся году в 1985-м, избавил его от алкогольного заблуждения на всю оставшуюся жизнь.

      Слегка выпив перед спектаклем «Восемнадцатый верблюд» СКАЧАТЬ