Классы наций. Феминистская критика нациостроительства. Елена Гапова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Однако правительство и пресса постоянно настаивали, что «женщинам сейчас живется лучше, чем до революции, потому что партия приняла для этого новые законы и организовала жизнь по-другому»[110], и многие начинания той эпохи вызывали искренний энтузиазм.

      Журнал публикует специальные памятки: «Как стать селькорками» (по-белорусски) и «Как стать рабкорками» (по-русски) и предлагает женщинам «заговорить», т. е. писать в журнал, присылать материалы. В публичное обсуждение вводятся новые «женские» темы, ставшие объектом государственного интереса и социальной политики: женское образование и профессиональная подготовка, преимущества детских яслей и садов перед домашним присмотром, а родильных домов – перед бабками-повитухами, проблемы беспризорных детей и матерей-проституток, ударный труд, выборы женщин в советы, мужское пьянство, домашнее насилие, телесность и здоровье и т. д. Среди пишущих в женские издания были как профессионалы и партийные функционеры, так и местные активистки – политически грамотные рабкорки и селькорки; помимо этого, журнал публиковал письма читательниц. Именно «письма снизу» демонстрируют, что преобразования в сфере телесности и сексуальности (роды, аборты, браки, разводы, любовь и т. д.) являются частью революции и что личное, таким образом, является политическим. При модернизации жизнь меняется таким образом, что ни одна ее сфера не остается вне контроля власти. Обычно контроль общества над личным, т. е. навязывание индивидуальным телам коллективного правила, осуществляется посредством предписаний медицины, моды, спорта, веры и т. д., однако во время революции интимное политизируется непосредственно. Именно поэтому нельзя «водить любовь» с «классово чуждыми элементами» – вспомним советскую пьесу «Любовь Яровая» и рассказ Лавренева «Сорок первый», где личное и политическое совпадают. Женщина, коммунистка и сознательная беспартийная, даже в своей семейной и интимной жизни была «назначена» проводницей нового быта и в какой-то мере считалась в этом случае более сознательной, чем мужчина.

      Письма, которые писали в журнал женщины (или те, которые отбирались для публикации), были подчинены одной схеме: как я жила до революции – описываются бедность, побои, неграмотность, закабаленность, пьянство мужа – и что мне дала советская власть. Журнал стремился писать об открытии школ для взрослых, курсах ликбеза, кружках и лекциях, т. е. происходившей структурной трансформации. Если в 1914 году на территории Беларуси было 88 средних школ, то в 1941 году – 894 средние школы и 2848 семилеток[111], большинство с белорусским языком обучения. В 1925 году в республике издавалось 20 газет и 15 журналов; в 1938-м – 199 газет, причем 149 из них – на белорусском языке, общим тиражом 976 тысяч, или одна газета на шесть человек[112], не считая центральной российской прессы. К концу 1930-х доля грамотных в Восточной Белоруссии достигла 85 %, и, таким образом, модернизация и распространение грамотности происходили одновременно с распространением социалистической идеологии, а в 1930-х годах – с чистками и репрессиями, часто направленными против СКАЧАТЬ