Анна. Я тоже не верю в «Потустороннюю Жизнь».
Александр. Очень многие так говорят… но в душе все же теплится «искра»… Я лишен даже этого. /Гасит сигарету в пепельнице./
Анна /обнимает мужа, гладит его вихры/. Горюшко ты мое, Александр! Может быть, все от того, что ты слишком любишь уединяться? Чего только ни приходит на ум, когда ты – один!
Александр. Есть право личности на «суверенное» пространство, куда не дано вторгаться постороннему. Нигде так не чувствуешь себя одиноким, как в шумной толпе… А спасительные ответы приходят, как правило, в уединенной тиши.
Анна /опускает руки/. О чем же можно додуматься в одиночку? /Пауза./ Мне кажется иногда … ты не тот, за кого себя выдаешь. Неуклюжий, рассеянный, робкий… ты бываешь безумным в любви. Кто же ты, мой хороший: «неведомый ангел», «посланник небесный»? Такие как ты лишь смущают наш ум…
Александр. Смеешься?
Анна. Я знаю, что принесла тебе горе… Я не достойна тебя. Давно собиралась уйти… Не могу оторваться… Но чувствую, скоро все кончится…
Александр. Расстаться с тобой!? Немыслимо! Анна, где бы я ни был, я слышу твой голос и вижу тебя…
Анна. Галлюцинации? Мне тебя жаль.
Александр. Нет! Счастье не обмануло меня!
Анна. Что ты имеешь в виду?
Александр. Просто счастье – нормальное состояние жизни… где каждая клеточка тела поет.
Голос Лизы. Папа! Папа! Ты где? Подойди ко мне, папа! Мне скучно!
Анна /опускается в кресло/. Ты слышишь? /В голосе Анны – скрытая ревность./ Она зовет папу. Ей скучно. Ступай.
Голос Лизы. Папа! Папа!
Александр. Иду! /Удаляется в детскую./
Голос Лизы. Сыграй же мне… нашу любимую.
Голос Александра. Что с тобой делать, конечно, сыграю…
Свет гаснет. Доносится удар колокола. Кружатся, пляшут багровые сполохи. А когда они затухают, перед нами – та же гостиная. Все – как прежде… Только ушло «настроение утра». Из неплотно прикрытой стеклянной двери льется мелодия для флейты из оперы Кристофа Виллибальда Глюка «Орфей и Эвридика». Некоторое время Анна, понурившись, сидит в кресле, затем встает, медленно удаляется в детскую. Из прихожей появляется человек атлетического сложения в облегающей кожанке. Прислушиваясь, он морщится, словно от боли. Флейта смолкает.
Голос Лизы. Папа, играй!
Голос Александра. По-моему кто-то пришел… Я взгляну.
Александр /появляется в холле, замечает человека в кожанке/. Спартак! Я так рад, что вы заглянули!
Спартак. Я – на минуту… Ты даже не запираешь дверей! Дождешься, – придут и сюда!
Александр. Как это все неприятно!
Спартак. «Неприятно»!? Да если бы этих ублюдков пустили на шахту, меня бы тут уже не было! СКАЧАТЬ