Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам. Эдуард Филатьев

Чтение книги онлайн.

      Павел Лавут:

      «Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Наиболее тяжёлых вынесли на кроватях. Других ввели под руки и уложили на шезлонгах. Весь медицинский персонал налицо. Всего собралось около 400 человек…

      Обычно никогда не терявшийся, на этот раз Маяковский, выйдя на импровизированную эстраду, несколько смутился. Хотя он и знал, перед кем ему придётся выступать, но на несколько секунд он, видимо, задумался над тем, с чего начать доклад и как овладеть вниманием необычных слушателей. Он начал особенно громко:

      – Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу вам в двух словах о моём путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.

      В его голосе и в улыбке, с которой он произнёс "самых лучших", было что-то настолько ободряющее и радостное, что по аудитории прокатился смех и раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Он сразу расположил к себе больных…

      Выступление длилось часа полтора, без всякого перерыва. Больные проводили его, как близкого человека».

      Кроме Евпатории предстояло выступить ещё и в Севастополе.

      15 июля Владимир Владимирович завершил стихотворение «Товарищу Нетте – пароходу и человеку» и отправил письмо Лили Брик:

      «Милый и родной Детик.

      Я живу совсем как потерпевший кораблекрушение Робинзон: спасаюсь на обломке (червонца), кругом необитаемая (тобой и Оськой) Евпатория…

      …застрял тут на целую неделю, потому что у меня был страшенный грипп. Я только сегодня встал, завтра во что бы то ни стало уеду в Ялту…

      Три лекции, с таким трудом налаженные опять в Севастополе и Евпатории, пришлось отменить.

      Весёленькая историйка! Ну да бис (по-украински – чёрт, а не то что бис – "браво") с ней…

      Как дела с Оськиным отдыхом?

      Ехал бы он в Ялту.

      Я получил за чтение перед санаторными больными комнату и стол в Ялте на две недели. Оське можно было бы устроить то же самое.

      Ослепительно было бы, конечно, увидеть Кису на ялтинском балкончике!.. Но обломок червонца крошится, а других обломков нет и неизвестно.

      По моим наблюдениям я стал ужасно пролетарский поэт: и денег нет, и стихов не пишу…

      Целую и обнимаю тебя, родненькая, и люблю.

      Весь твой

      СЧЕН

      Ужасно целую Осика».