снова пойдет снег и разгуляется ветер… Если бы он поскакал туда верхом, прихватив с собой только всадников, то весь оставшийся путь занял бы лишь полдня. Там принц смог бы поесть чего-нибудь получше, чем эта гнусная каша, сменить одежду, расположиться в теплом помещении (а не мерзнуть, как сейчас, на ветру), лечь спать в кровати, причем, возможно, с какой-нибудь милашкой. Однако, конечно же, об этом не могло быть и речи. Оставить пехотинцев на произвол судьбы и отправиться в путь с одной лишь кавалерией или же просто с эскортом из конных лучников – это было бы не просто опасной тактической ошибкой, но и прежде всего большой оплошностью, которая могла навсегда подорвать репутацию будущего короля. Достаточно было вглядеться в лица этих грубых людей, этих солдафонов с загорелыми обветренными лицами, чтобы стало очевидно, что присутствие среди них единственного сына короля очень сильно повышает его авторитет. Один из солдат протянул ему миску с едой так, как протягивают ее своему приятелю (фамильярность, за которую в Лоте этот солдат мог бы оказаться у позорного столба), Аббон накинул ему на плечи свой плащ, еще один солдат без спроса взял меч принца и стал затачивать его лезвие при помощи камня. Звуки трения камня о металл и позвякивание меча в тот момент, когда камень доходил до рукоятки, были похожи на ободряющую мелодию, вызывающую желание помечтать. Завтрак уже длился явно намного дольше, чем обычно, но командиры не осмеливались рявкнуть на своих подчиненных и разогнать рядовых криками и пинками, как они это обычно делали: их сейчас сдерживало присутствие принца и двух баннеретов. Отдавать здесь распоряжения должен был он, Пеллегун. Он это осознавал. Понимал он и значимость для него всего того, что сейчас происходило: несмотря на многодневный марш, несмотря на ветер, снег и только что пережитую холодную ночь, эти два отряда по двадцать рыцарей, пять десятков копейщиков и отряд конных лучников постепенно превращались в настоящее войско, командовал которым он, принц.
Превозмогая отвращение, он сложил и изогнул пальцы руки так, чтобы они были похожи на ложку, и провел ими по дну своей миски, чтобы собрать последние комки уже остывшей похлебки. Проглотив эти коричневатые комки, он, следуя примеру солдат, очистил миску при помощи снега и затем – коротким и рассчитанным движением – протянул тому, кто ее ему дал.
– Благодарю тебя, приятель! – сказал он зычным голосом, вставая. – Я за всю свою жизнь еще никогда не ел более… более гнусной пищи!
Все, кто сидел вокруг костра, загоготали. Смеялся даже Аббон, что немало удивило принца: он никогда раньше не видел на лице этого сурового воина хотя бы улыбки. Заражаясь всеобщим весельем, Пеллегун тоже стал смеяться своей собственной шутке.
– Пора отправляться в путь! Если мы будем двигаться быстро, друзья мои, то сегодня уже вечером я накормлю и напою вас из личных запасов барона Вефрельда!
– Клянусь Господом, – громко воскликнул рыцарь, сидящий рядом с принцем, – нужно потребовать от этого пижона, чтобы он открыл для нас свои погреба!
