Александр Первый. Дмитрий Мережковский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ как нынешний. Истинный-то царь – все равно что святой; душу свою за народ полагает; страстотерпец и мученик; сам от царства отрекается. Богу всю власть отдает, народ освобождает… А этот что?

      – Да ведь и этот, – возразил Рылеев, – в Священном-то Союзе, помнишь. «Все цари земные слагают венцы свои у ног единого Царя Христа Небесного…»

      – Великая, великая мысль! Величайшая! Больше сей мысли и нет на земле и не будет вовеки. Только исподлили, изгадили мерзавцы так, что разве самому Меттерниху или черту под хвост. За это их убить мало! – потряс он кулаком с внезапною яростью, и по лицу его в эту минуту видно было, что он мог потерять всю команду с пушками от чрезмерной храбрости.

      – А коли так, – засмеялся Рылеев, – нам все равно: царь так царь. Кто ни поп, тот и батька. Только бы революцию сделать!

      Батенков умолк и сердито выбил пепел из потухшей трубки, как будто сам потух; увидел, что никто ничего не понимает.

      Одни смеялись, другие сердились.

      – Темна вода во облацех!

      – Министр-то наш, кажется, того, сбрендил!

      – Какие-то масонские таинства!

      – Уши вянут!

      – Ермалафия!

      – За царя, да без царя в голове! Этак и вправду, пожалуй, революции не сделаешь…

      – Шпион, как же вы, господа, не видите? Просто аракчеевский шпион! – шептал соседям на ухо Бестужев, сам не веря и зная, что другие не поверят.

      А между тем все продолжали чувствовать, что есть у Батенкова что-то, чего не победишь смехом.

      Один только Голицын понял: парижские беседы с Чаадаевым о противоположном подобии двух вечных двойников – русского царя и римского первосвященника – вспомнились ему, и вдруг со дна души поднялось все тайное, страшное, что давно уже мучило его, как бред. Знал, что говорить не надо, – все равно никто ничего не поймет… Но что-то подступило к горлу его, захватило неудержимым волнением. Он встал, подошел к Батенкову и проговорил слегка дрожащим голосом:

      – Давеча Каховский назвал это подлостью; но это хуже, чем подлость…

      – Хуже, чем подлость? – посмотрел на него Батенков, опять без обиды, только с недоумением и любопытством.

      – Что может быть хуже подлости? – спросил кто-то.

      – Кощунство, – ответил Голицын.

      – В чем же тут, как бы сказать не соврать, полагаете вы кощунство? – продолжал любопытствовать Батенков.

      – Царя Христом делаете, человека – Богом. Может быть, и великая, но чертова, чертова мысль! Кощунство кощунств, мерзость мерзостей!..

      Вдруг замолчал, оглянулся, опомнился. Губы скривились обычною усмешкою, злою не к другим, а к себе; живой огонь глаз покрыли очки мертвенным поблескиванием стеклышек; сделался похож на Грибоедова в самые насмешливые минуты его. «С чего это я?» – подумал с досадою. Было стыдно, как будто чужую тайну выдал.

      А Батенков в не меньшем волнении, чем он, опять задвигался, зашевелился СКАЧАТЬ