я мог бы заручиться согласием Австрии в Вене; она просила о сохранении за нею ее старых провинций и сообщений с морем, предлагая перенести все жертвы на свои польские владения. Я мог бы сделать это в 1810 г., в то время, когда все русские войска были заняты против Порты. Я мог бы сделать это еще и теперь, не дожидаясь, чтобы Ваше Величество закончили войну с Портой миром, который, вероятно, будет заключен в течение этого лета. Я не воспользовался ни одним из этих указанных обстоятельств, следовательно, восстановление Польши не входит в мои планы. Но раз я ни на йоту не хочу изменять положения Польши, я вправе требовать, чтобы никто не вмешивался в мои дела по эту сторону Эльбы. Однако, не подлежит сомнению, что наши враги действуют успешно. Укрепления, которые приказано воздвигнуть Вашим Величеством в двадцати местах на Двине, протесты, высказанные князем Куракиным по поводу Ольденбурга и, наконец, указ – ясно доказывают это. Что же касается меня, я остаюсь по отношению к вам все тем же, но меня угнетает очевидное значение этих фактов и мысль, что Ваше Величество намерены, лишь только позволят обстоятельства, войти в соглашение с Англией, а это значит вызвать между нашими империями войну. Очевидно, что если Ваше Величество откажется от союза со мной и сожжет тильзитский договор, следствием этого будет война, несколькими месяцами раньше или позже. Чтобы подготовиться к ней, потребуются с той и другой стороны напряжения всех средств обеих империй. Конечно, все это крайне прискорбно. Если Ваше Величество не намерены примириться с Англией, вы поймете, что необходимо, как для вас, так и для меня, рассеять эти тучи. Прошу Ваше Величество прочесть это письмо без задней мысли и видеть в нем только желание прийти к соглашению, желание устранить с обеих сторон всяческое недоверие и во всех отношениях вернуть обе нации к той близости союза, которая так счастливо существует почти четыре года”.[125]
Итак, возврат к прошлому путем соглашения по спорным вопросам – вот задача, к решению которой Наполеон приглашал Александра. Однако, допуская, что Наполеон добился бы торгового трактата и что дело Ольденбурга было бы окончено принятием вознаграждения, заявил ли бы он, а главное, считал ли бы себя удовлетворенным вполне? Разве не было у него затаенной, постоянно существующей претензии? Разве не было у него, как и у Александра, скрытой обиды, более тяжкой, чем все остальные? Стоит только поглубже вникнуть в его политику, заглянуть в тайные изгибы его мысли, чтобы найти эту обиду.
В глубине души он ставил русским в упрек не столько то, что они закрыли свои границы нашим товарам, сколько то, что открыли гавани британским – тем колониальным продуктам, которые привозились к ним так называемыми нейтральными судами и которые Англия, под опасением банкротства и позорного разорения, должна была сбыть во что бы то ни стало. Спасая таким потворством наших врагов, Александр только обходил, а не нарушал условия союза. Эти условия, обязывая
СКАЧАТЬ
