Я, к своему удивлению, то и дело ловила на себе взгляды друга отчима, всё более пьяные, долгие и липкие по мере произнесения тостов. Ему-то что от меня надо? Чем ему интересны молоденькие девушки? Он же почти пенсионер. И почему он смотрит на мою футболку? Там же нет ничего, что могло бы заинтересовать мужчину. А он глаз с нее не сводит. Странное поведение. Я понимаю, Федя. Пялится на меня весь вечер. Как только посмотрю на него, тут же переводит глаза то на стену, то на потолок. Как будто на нашем потолке что-то интересное нарисовано. Но он хоть на лицо моё смотрит, ест его глазами, впитывает возбуждёнными клетками мозга. Влюблён мальчик. Значит, в меня можно влюбиться…
Последним из взрослых с поздравлением поднялся друг отчима, уже изрядно набравшийся. Интересно…
– Лера… – сказал он, пошатываясь, – ты… ну… огонь! Вот был бы я моложе лет на…
– Ой, ну ладно тебе, – вмешалась мать, – сейчас она совсем загордится.
– Пусть гордится, – продолжил друг отчима, – есть чем. Она должна знать, что она… Очень… Классная… Чтобы мужа выбрала достойного… И мы всегда поможем, если надо… Там, в институт, образование… Иными словами, Лера, за тебя, за твоих родителей, за твою красоту и невероятные…
Тут он посмотрел на мою футболку и замолчал, подбирая одному ему известные слова. Он так бы и молчал, может, до утра, но его спасла мать.
– Способности! – завершила она этот двусмысленный тост.
Все облегчённо выдохнули и чокнулись.
Я с нетерпением ждала тоста от Феди. Чтобы поржать. Он, наверное, будет заикаться от смущения, а я буду на него смотреть в упор и глубоко дышать. Вот он, прямо передо мной, откинулся на диван и смотрит под стол, даже не понимая, что его ждёт. Чего он под стол-то уставился, вилку что-ли уронил? Ах, он гадёныш! Он же глазеет мне под юбку!
Я машинально, повинуясь инстинкту советской школьницы, сдвинула ноги. Но шампанское, ударившее мне в голову, подало прекрасную идею. Посмущаю его, пусть перед тостом потеряет психическое равновесие.
И я развела ноги в стороны. Федя глубоко вздохнул, его щёки покраснели, мир вокруг него перестал существовать. Я раздвинула ноги ещё немного шире. Федя часто задышал. Даже рот его прыщавый приоткрылся.
У меня вдруг возникло интересное чувство, какое бывает только во сне: я могу делать всё, что угодно, потому что знаю, что проснусь, и не наступит никаких последствий. Вот и сейчас: я вижу этого хмыря первый и последний раз в жизни, он из другого мира, у нас нет общих знакомых, общих мест, где могли бы пересечься. Потому всё, что я бы сейчас не сделала, останется в этой квартире, как если бы этого и не было. Ух, я сейчас оторвусь! Матери он всё равно ничего не расскажет.
И я ещё шире раздвинула ноги, предвкушая смерть Феди от спермотоксикоза. Но тут вмешалась Инга Львовна.
– Ну, Феденька, скажи теперь ты. А то все поздравили, СКАЧАТЬ