Первый, второй. Артур Доля

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ в мониторе компьютера, в сознании пользователя; ее не увеличить. Отныне ад и рай в голове. В век Шекспира все было по-другому: Отелло – это только Отелло, Яго – Яго, – каждый из них нес свой заряд, и, когда заряды сталкивались, сверкала молния, молния могла попасть в кого угодно, ее не встречал громоотвод. – Почему Отелло должно быть восемьдесят два? Потому что Европе восемьдесят два! – Матвей посмотрел на меня: так смотрят на близкого человека, совершившего досадный промах. – Ты же не думаешь, будто мы затеяли очередной римейк?

      Я уже ни о чем не думал.

      – Шекспировский мавр – в расцвете лет, – не унимался Раевский, – наш – на излете сил. Он стар и поэтому хочет жить, а значит, смерть его будет смешной и жалкой. В восемьдесят два невозможно принять геройскую смерть.

      Мне было жаль зрителя. Какие бы подсказки ему ни делались, понять, что восьмидесятидвухлетний Отелло олицетворяет современную Европу… мне не понять.

      – …а шекспировский мавр – Европу времен ренессанса, – развивал свою мысль Матвей. – Перед нами один и тот же герой, оба мавра совершают один и тот же поступок, но между ними ничего общего.

      Мне стало жаль Матвея. Своей жалости я не скрывал.

      – Читаю немой вопрос в глазах: почему ничего общего?

      – Вся разница в возрасте, ты же сказал.

      Исходное событие – возраст. Предлагаемые обстоятельства – возраст. Весь фильм зрителю придется сопоставлять двух мавров, две Европы, сравнивать проявления зрелого организма и реакции старого. Все бы ничего, пусть сравнивает, пусть сопоставляет, только мавр на экране один! Мне возразят: шекспировский мавр не обязан появляться в кадре, поскольку вбит в подсознание каждого из нас, и, если мы видим, как брутальный темнокожий мужчина в подъезде или в спальне душит бледнолицую женщину, отлично понимаем, о чем речь, сразу вспоминаем, как их зовут. Пусть так, но остается пустяк, как объяснить зрителю, что перед ним две Европы, а не один-единственный мавр.

      – Впрочем, здесь надо решать, – продолжал Раевский. – Возможно, речь идет не о конце времен, а о закате европейской культуры. В эпоху Шекспира она находилась на подъеме…

      Бесцветное, бледное облако окутало меня. Как будто в голове хранится множество склянок, и вдруг одну разбили. Апатия разлилась по телу. Я устало смотрел на Раевского и думал: мне восемьдесят два… уже лет десять, как восемьдесят два. Пусть Новосибирск будет в Европе, а Дездемона самым обычным женским именем в Полтаве. Какое это имеет значение? Да хоть каждая вторая Дездемона! В угоду сюжету пусть африканцы приезжают к нам на учебу с начала пятидесятых, а не с середины шестидесятых годов прошлого века. Мне безразлично, когда они впервые поехали за знаниями в СССР. Пусть Европе будет восемьдесят два, пусть восемьдесят три. В любом случае мавр не жилец. Из Отелло Ивановича не выйдет Отелло. Как бы мы ни выправляли ситуацию, ее не исправить. Все силы уйдут на исправления. Я устало смотрел на Раевского и думал: да, мавр не жилец… с СКАЧАТЬ