За ним Генка. Так же, только чуть покарикатурнее, но смеха мы не услышали.
… И потом они учили, решали в узком кругу, лёжа, далеко не у мамы на сухом тёпленьком соломенном целебном матрасе.
Научный Совет, спасателей самоучек, с небольшого расстояния… как мне совершить такой же обратный, задний ход моего ещё пока не подводного освоения, совсем, не Арктики,… жаль, не Африки…
Полз я медленно, долго и без особой радости, совсем не думал, что я открыл новую Америку, и там валяются неприкаянные, как мусор, самородки на Аляске.
… Дополз. Оглянулись назад, может следы лежат, размазанные от такого смелого движения,– зигзугами, как желтопузики крымские, нет ли следов от страха, на льдине.
– Постояли. Задним числом протряслись, построчили зубами азбуку Морзе, дрожа от холода и страха, хоть и задним числом. Страшно, от такого ледового поползловония.
А.
– Что могло быть…
– Быть или не быть…
… Бить.
Дома, будут бить.
Это уже точно…
Если узнают.
– Аксиооомаа…
… Решили. Постановили. Так было всегда, тогда. На колхозных и других собраниях. Вспомнили маму, ох и будет, если узнают.
И, тихо, мирно, двинулись к своим хатам, хотя их даже не было видно – торосы.
Обратно шли, нет, не шли, передвигались,– не весело. Поняли, что могло быть, и говорят же в народе, – как в лужу пук – пунк – тиром сделали.
Правда и то, что совсем не искали броду, а полезли и, чуть не булькнули в воду, совсем не священного Байкала. Хотя там и летом от такой свежей не горячей водицы, кажется семь градусов, не жарко.
Свисток
… Морозы в ту зиму были трескучие, виноградники пропали. Мороз угробил. А мы, да что мы. Школа, уроки, дисциплина. Всё как обычно. Летом, конечно повеселее.
Прошло немного лет после войны и у нас, пацанов была одна радость, которую и малыши и чуть постарше, всегда ждали. Ну, представьте себе. Сахар, кусковой, спрятан, редкость. Конфеты кроме подушичек, не так уж и часто, а туут.
Едет, ползёт по дороге не скаковая, но всё – таки похоже, что лошадь, лошадка. На телеге бодро размахивает своим кнутом, восседает как король на именинах, – хозяин. Тихо движется телега,– торжественно приближается к нам. Иногда звенит колокольчик, но чаще просто голос этого сказочного самопередвигающегося, ларька, – магазина, центр приёма макулатуры. Сдавали тряпки уж совсем никудышние, останки ботинок, но уже таких, которые ничем и никак, нельзя было сделать капремонт. Принимали всё, старые истерзанные книги, принимали, любую бумагу, что было редко, ну мусорка, как сейчас, выглядела бы сказкой с драгоценностями. Но самое ценное у этого чуда телеги, обычного дедушки, за то, что принимал, – дарил копейки, или иголки СКАЧАТЬ