Андрей сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. В горле отдавались удары сердца, ускорившего бег. То оранжевое сияние… Оно проникло под кожу и теперь сковывало мышцы, сбивая дыхание, заставляя кровь мчаться быстрее. Андрей встал, подошёл к раковине и умылся холодной водой. Один раз, второй, третий. Похоже, ему не так уж плевать на жизнь, раз его до сих пор трясёт при воспоминаниях о той ночи. Страх снова стал править балом. Вот так в жизни и бывает: сейчас ты равнодушен абсолютно ко всему и желаешь выйти в окно, а потом, после того, как вспомнил нечто ужасное, трясёшься от страха и вновь хочешь жить. Безумие ли это? Наверное, да. Но уж лучше подобное безумие, чем мысли о серости, безразличие к жизни.
– Мне было страшно, – Андрей вцепился в края раковины, стараясь выровнять дыхание. – Я думал, что умру. Меня душили, а я в этот момент смотрел на окно нашей комнаты, и оно казалось мне таким большим… Я видел ночное небо и это оранжевое сияние уличного фонаря, который стоял прямо перед казармой. Этот оранжевый свет перекрывал всю темноту, меня душили, а я видел только оранжевый, только этот свет, и мне было так страшно, я никогда так не боялся, мама, никогда, как будто…
Она развернула его к себе и заключила в тёплые, нежные объятия. Молча, без слов. Женские руки, на поверхности которых виднелись вены, сомкнулись на спине высокого юноши, и сам он в ответ обнял свою маму – в тишине белого Петербургского дня. Глаза Андрея начало чуть-чуть пощипывать, но он тут же стиснул зубы и сдержался. Не заплакал, не проронил ни единой слезинки. Лишь позволил себе сделать тяжёлый выдох и опустить голову на голову мамы, нежно поцеловав макушку.
Так они простояли СКАЧАТЬ