была заперта на замок. Вторая была полностью пустая, даже штор не было. Я продвигался к третьей, самой дальней и почуял нарастающий неприятный смрад. Медленно приоткрыв ее, я тут же закрыл руками нос и рот, чтобы удержаться от подкатывающей тошноты. Помещение было полностью темным, черные толстые шторы не давали свету ни малейшего шанса на проникновение сюда. Распахнув дверь нараспашку и осветив немного помещение, я сделал шаг в полумрак, держа наготове нож. Здесь было необычно чисто. В одном углу комнаты был деревянный стол, с книжками и журналами. На стуле висел выглаженный офицерский китель и фуражка. В другом углу стояла гитара с оборванными струнами. На стенах висели фотографии мужчин разных возрастов: детские – улыбчивые и озорные; юношеские – восторженные спортивные; взрослые – серьезные военные. Стекла в рамах были разбиты, но кем-то бережно поверх оклеены лентой. В одном из этих лиц я узнал своего соседа, высокого коренастого молодого человека. Блондина, с короткой стрижкой. Он был всегда серьезен, но при этом не вызывал отторжения. При встрече мы всегда здоровались, но не были знакомы ближе. Среди фотографий висели разного рода медали и грамоты, на полках стояли спортивные кубки. С другой стороны комнаты стояла массивная застеленная кровать с двумя большими подушками посредине. Я не увидел никого в комнате. В шкафу и под кроватью было пусто. Встав, я тихо подошел к занавеске и, не касаясь, заглянул за нее. Яркий дневной свет ослепил меня. Через густую листву молодого клена едва заметны были два солдата. Они несли к дому какой-то ящик. Третий стоял у открытой двери и, видимо, что-то писал в блокнот. Я медленно потянул за штору и приоткрыл ее на пару сантиметров. В комнате стало значительно светлее. Проявилась прикроватная тумбочка, на которой лежали свежие фрукты. Я, впервые с начала войны, взял в руку апельсин, поднес к лицу и понюхал. Его аромат на мгновенье помог испытать потерянное чувство наслаждения и перебить жуткий запах вокруг. Возле фруктов лежала открытая книга с картинками. Я присел сбоку на кровать, напряг зрение и постарался прочесть вслух единственную фразу на странице:
– «Каким бы идеальным ты не был… Ты сам никогда не найдешь… идеал в себе… И никогда не осознаешь его… до самой смерти», – света было недостаточно, но я хотел дочитать высказывание до конца. – «Потому что… он хранится и ограняется…».
– «… В памяти любящих тебя душ», – завершил фразу чей-то шепот рядом.
Меня, будто молнией, ударил дикий ужас. Книга, вместе с ножом выпали из рук. Я, отпрыгнув назад к окну и не задумываясь о последствиях, онемевшими руками попытался сорвать с окна громоздкую штору. Карниз не выдержал и сорвался с одного из креплений, повиснув наперекосяк. В комнату хлынуло солнечное цунами, залив белым и без того светлую кровать. Там, меж двух подушек, одеяло скрывало небольшое, детское по размеру, тело. Снаружи была только голова. Но она была взрослой, мужской. Светлые недлинные волосы, впалые широкие глаза, гладко выбритые щеки. Кое-где виднелись не до конца зажитые раны и шрамы. Я опомнился, схватил с пола нож и занес руку вверх. Глаза, которые все это время смотрели на меня, мгновенно
СКАЧАТЬ
