Лукашенко лимитед. Геннадий Константинович Михайленко

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ беззакония КГБ у меня не было. Тогда это казалось единственным шансом остановить все это. Меня вывели из общей камеры и отправили в карцер. Объявление голодовки – это нарушение режима содержания. Обычно администрация не идет на поводу у задержанных, но мне помогли сокамерники – сжалились, понимая, что я тут случайный человек, да еще и с украины, рассказали, как надо себя вести и что делать. Я был готов идти до конца.

      В карцере – камера метр на два,в углу туалет – дырка в полу, над ней же кран для умывания – воду открывает охранник из коридора. Под потолком маленькое окно, закрытое армированным стеклом. У меня забрали все вещи. Днем в карцере нары поднимают – ты можешь только стоять или сидеть на "пеньке", деревяшка, зацементированная в пол карцера и которая служит ножкой для опущенных нар. Каждые два часа могут заходить с обыском. Три раза в день охранник заносил мне еду и ставил на пол камеры. Я говорил, что не буду это есть. Тот отвечал, что так положено. Вдруг я захочу кушать! И при этом криво усмехался. Тюремная баланда пахла неимоверно вкусно, как блюдо высокой кухни. У меня кружилась голова и предательски сводило желудок. Я накрывал миску с баландой газетой, но охранник, постоянно наблюдающий за мной в камерный глазок, заходил и забирал газету. Это была настоящая пытка. Как же вкусно пахнет это жуткое варево! Я нашел выход. Выдернул из матраса кусочки ваты и заткнул себе нос – сразу стало легче. Как и говорили мне бывалые зеки, трудно было терпеть голод первые пять дней – потом уже намного легче терпеть приступы голода. Иногда меня выводили на медосмотр в тюремную медчасть. Через десять дней мне начали ставить капельницы из глюкозы. Через двадцать дней из КГБ пришло письмо с признанием моей голодовки и призывом начать принимать пищу. Это была маленькая, но победа. На тридцатый день меня привели к начальнику тюрьмы, он сказал, что, если я не начну есть, меня будут кормить насильно я спросил, будет ли это считаться окончанием голодовки, он сказал что нет. Таковы правила – мне не дадут умереть от голода. Я отказался. Тогда они поступили, как и подобает «мусорам»: на 34-й день голодовки перевели меня в общую камеру, да еще и в «прессхату». Обычно там сидит бывший "урка", зек, с уже не первой ходкой за плечами, сотрудничеющий с администрацией СИЗО, за мелкие блага, подчиняет себе пару недоумков и наводит порядки, которые ему доводят опера. Кого-то могут избить, кого-то унизить или "опустить", но главная их задача – слушать и выведывать информацию у задержанных. В камере на десятерых находится двадцать, люди спят по очереди. Дым от сигарет и постоянно завариваемогочая такой, что, когда заходишь в камеру, видно только ноги. Я после одиночки не мог прийти в себя, да еще и кругом еда – передают передачи, их сразу начинают есть. Я не мог спать. Просидел на «шконаре» почти сутки, дико озираясь по сторонам. Когда я понял, куда попал, разломал бритву. И когда открылась «кормушка», небольшое отверствие в двери камеры, положил на нее руку и начал резать себе вены. Кровь сначала медленно, потом быстрее начала стекать с руки на "кормушку" и на дверь. На «продоле»-(тюремный СКАЧАТЬ