Вскоре принесли обед.
Заключённые сошли с мест, чтобы каждый мог получить поднос. Павел разбудил Зуева. Тот попросил взять его поднос и поставить на стол. Иной вор бы ел, не сходя с нар, но Зуев не любил марать своё место отдыха.
Из еды были картошка, селёдка, хлеб, вода да яблоко. Громов подумал, что придётся опять давиться преснятиной, но нет. Всё хорошо приготовлено, сдобрено солью и специями. Картошка смазана сливочным маслом и посыпана зеленью. Селёдка не пересолена, но зажарена до такого состояния, что таяла на языке, хлеб свежий, а яблоко красное, сладкое и сочное. Словом, паек всё равно, что в ресторане заказали.
«По ходу хата знатная – раз их всех, и меня тоже, кормят так отменно», – подумал Громов и не ошибся.
Эта камера считалась самой лучшей во всём корпусе. И всё это благодаря Зуеву. Собственно и направили Громова к нему неслучайно. Семьсот двадцать третья камера была ещё и самой спокойной. Хоть здесь и были террорист, вор и старый бандит – если вдруг где-то драка, или голодовка, или мужеложство, можно было сказать только одно – это происходит не в камере Зуева.
Отдел распределения ознакомился с делом Громова. Они не знали того, что Зуев и Фёдор вместе сидели. Но здесь был более тонкий расчёт – администрация была в курсе того, что Зуев человек разумный и спокойный (по крайней мере, в этот период своей жизни). Поэтому они были уверены в том, что по большому счёту, Громову с ним ничего не грозит.
К тому же изучив психологический портрет Громова, они поняли, что в нём присутствует не столько желание стать вором, сколько обычный пубертатный бунт. И направляя его в эту камеру, надеялись, что Зуев докажет ему то, что Громов никакой не вор (докажет сам – без науськиваний со стороны администрации). Громов же отсидит свой срок и вернётся на волю с исправленным мировоззрением.
Зуев сел за стол, чтобы пообедать, и подумал, что с Громовым стоит поговорить сейчас о том, в какое место он попал, как ему повезло с камерой и что ему не следует делать глупостей:
– Лёша – иди сюда. Присаживайся. Поговорим.
Громов немного оторопел из-за того, что ему казалось, будто он всё запорол ещё с самого первого момента, когда только вошёл в камеру и произнёс первое слово.
– Давай-давай – не стесняйся, – настаивал Зуев.
Громов взял поднос и присел на свободную табуретку. Никита принялся за еду лёжа на своих нарах. Павел же сел на край своих и, поставив поднос на колени, принялся есть.
Зуев ел быстро СКАЧАТЬ