– Аудиторы не отдавали документы, – наконец медленно и с усилием выговорила Анна.
– Значит, все-таки он? – Норов ткнул пальцем в Гаврюшкина, не поворачиваясь в его сторону.
Она отчаянно замотала головой.
– Кто?
Она не ответила, только сглотнула.
– Кто, я тебя спрашиваю?! – он почти кричал.
Она смотрела на него напряженными круглыми глазами и молчала. По лицу ее разливалась бледность.
– Да я, Нор, я! – вдруг хрипло и зло выкрикнул Гаврюшкин: – Я их отдал!
– Нет, – возразила Анна очень тихо. – Это… это… я отдала документы…
– Ты?! – вытаращился на нее Норов. – Ты?!
– Я, – повторила она неслышно.
– Мамочки! – испуганно выдохнула Ляля.
Сережа прозябал в Кривом Рогу и писал Норову длинные жалостливые письма. Деньги за сахар, на которые он так рассчитывал, не принесли ему удачи; он купил на них квартиру, а оставшиеся вложил в какое-то предприятие, сулившее небывалую выгоду. Но, как водится, его кинули; он остался ни с чем, чуть ли не в долгах.
В своих посланиях Норову он пытался оправдаться за прошлое, объяснял, что не догадывался о происхождении сахара, просил прощения за то, что втянул Норова в такую аферу. Последнее письмо он прислал на день рождения Норова. В нем он трогательно и поэтически вспоминал об их долгих прогулках в Саратове, о разговорах об Эсхиле, Платоне и Плутархе, рассуждал о музыке и театре. Он признавался, что общения с Норовым ему не хватает, как воздуха.
Норов видел, что Сережа ни словом не упоминал ни про Костю Ляха, ни про Петро. Его молчание относительно Кости еще можно было как-то объяснить, – в конце концов, Сережа был далек от бандитских кругов и судьба известного полтавского бригадира его не особенно волновала. Но ведь Петро-то являлся близким родственником его жены! Не могло же его внезапное исчезновение оставить их обоих равнодушными! Тем более что у Петро осталась семья, малолетние дети…
Нет, Сережа, несомненно, о многом догадывался! Но он не желал знать правду, он ее боялся. Он прятал голову под крыло, – так он поступал всегда. В этом трусливом молчании он был весь. Тот Сережа, которого Норов прежде не понимал, но теперь знал как облупленного, до кончиков ногтей, до донышка его мелкой души. Он обманул и предал Норова не по подлости, а по слабости; все по тому же нежеланию знать правду. А сейчас по слабости просил его о помощи.
Он был слабым человеком, слабым и ненадежным. Но в одном, по мнению СКАЧАТЬ