Третьим показался протоирей Георгий, сельский батюшка. Простое, круглое его лицо, окаймленное клокастой, полуседой бородой, светилось неземной радостью. Он был настоятелем затерянного в старгородских лесах храма Трех Святителей, настоящего произведения деревянного зодчества. Из-за вынужденной экономии сруб церкви был поставлен без фундамента на каменную забирку, но денег на ее завершение все равно не хватило. Поэтому отец Георгий регулярно размещал во всех газетах объявления о добровольных пожертвованиях на строительство храма.
Затем из Кувуклии выпорхнула юная послушница, которая тут же, проглатывая слова и издавая какие-то птичьи трели, с восторгом начала делиться с протоиереем своими впечатлениями, одновременно вытирая платком со лба свечную копоть, осевшую на священных камнях, которые она целовала. «А я не могу понять, чего на меня все так смотрят!» – со счастливым смехом говорила она, размазывая по лицу сажу.
– Ой, дяденька, не надо меня фотографировать! – воскликнула послушница.
«Вот я уже и дяденька», – с грустью подумал он, выключая камеру.
Сам он не попал в часовню. Выстрел посоха, ударяемого о камень, предварил шествие коптских священников. Вход в Кувуклию был прекращен.
«Иного и быть не могло», – с тоскливой покорностью судьбе и каким-то тайным злорадством отметил он про себя. Что-то подсказывало ему, что и огонь не сойдет, если он будет при сем присутствовать. Ни завтра, ни послезавтра. Впервые за всю историю существования храма…
Это было даже не предчувствие и уж тем более не убеждение, а некое сложное, трудно уловимое ощущение, склонность думать так, а не иначе…
10.50 по Иерусалимскому времени
Под сводами храма прокатился чистый, как бой колокола в утреннем тумане, бас Евпатия Коловрата, затянувшего какую-то духовную песню. Старушки, слышавшие ее впервые, неуверенно подхватывали окончания слов. Поговаривали, будто до своего монашества он был бардом и из той, прежней жизни, взял в нынешнюю только страсть к пению и свой чудный голос.
Прежде колыхавшаяся вокруг него толпа встала, как ледяной торос. Даже неугомонные грузины на миг присмирели и перестали бузить.
Внезапно пение прервалось: один из соловецких монахов потерял сознание и начал медленно оседать на пол.
– Что с ним? – забеспокоились старушки.
– Три ночных службы в Голгофо-Распятском скиту и строгий пост. СКАЧАТЬ