Мы приехали в Ноан. Дом был небольшой, двухэтажный, с высоким чердаком-мансардой. Его выстроили из светло-бежевого камня. Особый европейский уют создавали белые ставни на окнах, красная черепичная крыша и вьющийся по стенам виноград. На поляне напротив главного входа раскинула ветви большая гортензия. Не такая старая, как в наше время, но, несомненно, та же самая. Кстати, по размеру дом оказался так себе – ничего особенного, чуть больше родительской дачи, хотя мы и не бароны.
Закрыв глаза, я вдохнула поглубже – вот он, Ноан: сочная июньская зелень, море цветов… и дивная фортепианная музыка, идущая откуда-то из глубины старинных стен. О, там играет Шопен!
Моментально забыв о своем Вергилии, я быстро соскочила с лошади, кинула поводья возникшему ниоткуда конюху и побежала к тяжелой дубовой двери – за ней был мой гений!
Бросила шляпу, перчатки и хлыст слуге:
– Найдите Мицкевичу комнату. Так, где мой Шопенчик?..
– Господин еще не вставал.
– Это в двенадцать-то часов дня? А как же музыка?..
Не слушая оправданий безликого лакея, я рванула на звук фортепиано. Мимо высокой лестницы, наверх, мимо анфилады комнат. Я ворвалась в залу, боясь потревожить исполнителя, замерла в неуклюжей позе.
Уют в большой комнате создавала светло-зеленая обивка стен, хорошо гармонирующая с золотистыми портьерами, мебелью светлого дерева и множеством цветов в вазах. Изюминкой здесь был, разумеется, прекрасный рояль у окна. Тот самый легендарный рояль, темно-коричневый с золотой окантовкой, который Камиль Плейер сделал специально для Фредерика. Шопен постоянно возил этот (далеко не маленький) инструмент за собой, не расставался с ним никогда, даже на Майорке. Его транспортировка обходилась немаленьких сумм, которые оплачивала мадам. Но что – деньги, когда для композитора этот рояль был одним из органов чувств, позволяющий показать музыку именно такой, какая она пришла ему в голову.
В будущем этот инструмент находился в Париже. Толпы влюбленных в Шопена поклонниц фотографировались на его фоне и отчаянно хлюпали носом, когда какой-нибудь пианист брал аккорды гениального поляка… но недолго. До того момента, как грянула изоляция.
Я поняла, что зависла на пороге гостиной мадам, оглушенная волшебством звуков. Высокие окна были открыты настежь, на полу от сквозняка шевелились листы исписанной нотной бумаги, звучал двадцатый шопеновский ноктюрн. Музыка лилась легко, растворяясь, переливаясь, впитываясь и вплетаясь в солнечный свет. У окон она играла с тонкой вуалью портьер. Вальсируя, кружила в воздухе пушинки одуванчиков. Рояль пел то тревожно, то лирично и задумчиво… я вдруг поняла, что, отлично зная произведения Шопена, в таком гениальном исполнении их еще не слышала. Это было сильно. Нет, это было просто шедеврально!
…В углу на диване, в расслабленной позе Марии-Антуанетты, полулежала прелестная дама, вся в розовую рюшечку и кружавчик. Заметив хозяйку, она СКАЧАТЬ