Там девушка уже оделась. Мужские длинные штаны были ей велики, она с трудом заправила их в такие же большие сапоги. Объёмной душегрейкой можно было такую тонкую, как деревце, девчонку трижды обернуть. Матвей задумчиво почесал бороду. Какая она хрупкая, беззащитная, совсем утонула в этой одежде. Казалось, заплетенная коса толще, чем ноги. Она её скрутила, как скручивают мокрые косы девки летом на реке, и заправила под душегрейку. Провела ладошками по голове, приглаживая волосы… платка-то он ей и не дал. Быстро окинув взглядом светлицу, Матвей увидел, что у входа на гвозде висел потрёпанный, из серой овечьей шерсти Проськин платок, в котором она ходила управляться по двору. Матвей его сорвал с гвоздя и накинул девушке на голову, пряча от всего чужого мира расплавленное золото волос.
– Как тебя зовут? – приглаживая платок, он задержал руки на её щеках.
– Алëнкой звали… – несмело ответила девчонка, распахнув пухлые, искусанные губы. Глаза у неё были такие большие и доверчивые, будто она вместе с именем всю себя ему вверяла: в этом платке, в этих штанах, с этой длинной девичьей косой и этим взглядом. Матвей медленно кивнул, сглотнув, и только потом отнял руки от её лица.
– Я Матвей Захарьич Зубов, теперь нам с тобой одной дорогой ехать, – сказал Матвей, а про себя подумал: “Жаль, недалеко… “ – и сам себе подивился, как ему от этого стало тошно.
Алёнка кивнула и низко-низко опустила голову, став еще меньше, едва доходя Матвею до плеча. Он помялся на месте, подавив желание обхватить тонкие плечики рукой и обнять, вроде как ни к месту это. Не может же он её лапать, как толпа пьяных опричников? Да и сейчас было не до этого. Нужно уезжать.
Уголь стоял у самого крыльца, хрустел свежим снегом. Когда вышел Матвей, конь поднял голову, потянулся к нему бархатной мордой, но сегодня у хозяина в руке ничего не было. Вместо угощения коня, Матвей схватил закутанную Алёнку за талию и рывком посадил в седло. Она вскрикнула, испуганно вцепившись в его руки, а он не сразу смог освободиться – замер на мгновение, вглядываясь в перепуганные глаза. Нужно ли её везти чёрт знает сколько вёрст по зимнему лесу? Да и вёрсты эти чёрт кочергой мерил, а ныне сугробами присыпал, чтоб прятались за ними лихие люди. Может, оставить её за высоким отцовским забором? Но что же тогда говорить будут? Что Захарьев сын к батькиному сапогу прирос, от материнской сиськи не оторвался. А он хоть и младший из троих, но тоже не дитя неразумное. Он давно уже отцовый сапог перерос! Справится!
Резко выдохнув, Матвей схватился за луку седла и взлетел на коня. Алёнка, опустив голову, сжалась, но он обхватил её руками, поправляя поводья, и прижал к груди, чтобы не упала.
– Ты держись смотри, – сказал он, видя, как облачко пара от дыхания растворяется в морозе над девичьей головой. – Скатишься с коня, в сугробе потеряешься, я тебя и не найду.
Алёна СКАЧАТЬ