По-умному, вытянув на себя дежурные МиГи, американцам стоило подтянуть «Тандерджеты» и ввалить по нашим стоянкам, по рядам машин, по складам ГСМ. Пилоты второй готовности кинулись по машинам, все свободные запрокинули головы и смотрели в небо, а я как единственный трус на аэродроме всматривался до рези в глазах – не мелькнут ли среди стреловидных истребителей прямые крылья штурмовиков…
Бой растянулся ввысь и вширь. Поднялись и соседи. В воздухе крутилось и опустошало магазины около сотни машин. На лётное поле падали стреляные гильзы и куски рваного металла. Рёв моторов, стрёкот пулемётов, короткое рыканье пушек, небо надо мной гремело битвой, в которой я не участвовал!
Чуть не на голову высыпались крупнокалиберные пулемётные патроны. Наверно, кто-то засадил американцу, разломав боеукладку пулемёта. Так их!
Из «собачьей свалки» вывалился самолёт и в штопоре понёсся вниз, наследив за собой чёрной дымной полосой. За пригорком взметнулось пламя, секунд через пять-семь донёсся грохот взрыва. Американец или наш – не знаю. Видел лишь, что никто не спустился на парашюте.
Вечером был разбор полётов. Пепеляев говорил кратко, резко, взволнованно. И практически без мата, это настолько контрастировало с привычным мне лётчицким говором, что только усилило впечатление.
– В 176-м иап одна потеря, самолёт упал за сопками, пилот погиб. У нас потерь нет. Но и ни одного «Сейбра» не сбили! Какого чёрта мы вообще сюда летели? – он смотрел на первую эскадрилью, дежурившую в готовности номер один, лётчики, поднимавшиеся на перехват американцев, сидели, понурив головы. – Да, летели, потому что был приказ! Приказ – ввалить империалистическим агрессорам, прикрывающимся флагом ООН. Но не поздно отказаться. Ко́шель из гвардейского полка уже подал рапорт о переводе в СССР, не может пережить, что в первом же вылете погиб его подчинённый. Кто из вас принесёт мне рапорт?
Он не произнёс вслух, что тот гвардеец просто обосрался от страха – за свою жизнь или из-за боязни за смерть подчинённых, а это точно не последняя смерть. Нельзя перед младшими офицерами лажать старшего. Но все поняли по интонации. И никто не вякнул «разрешите убыть в Советский Союз, товарищ полковник», хоть все увидели, что вернуться домой в деревянном бушлате можно запросто, если продолжить службу в Андуне.
– Старший лейтенант Мошкин!
– Я!
– У них есть вакансия. Кроме комполка ещё кто-то просится к мамке.
– Разрешите, товарищ полковник, остаться у вас.
– Поясните, Мошкин.
На меня уставилось с полсотни глаз. Вот не люблю быть столь приметным, как на ладони у судьбы. А что делать?
– Потому СКАЧАТЬ