Антоновские яблоки. Жизнь Арсеньева. Иван Бунин

Чтение книги онлайн.

      Не знаю, что начать,

      Пришел мой друг любезный,

      Он стал меня ласкать…

      Ах да, это в Лебедяни, на постоялом дворе. Сидят в зимний вечер девки-кружевницы и поют… Сидят, плетут и, не поднимая ресниц, звонкими грудными голосами выводят:

      Голову туманило: то казалось, что все еще впереди – и радость, и воля, и беззаботность, – то опять начинало безнадежно ныть сердце. То он бодрился:

      – Были б денежки в кармане – будет тетушка в торгу!

      То зло глядел на лампу и бормотал, разумея брата:

      – Учитель! Проповедник! Филарет милосливый… Голоштанный черт!

      Он допил рябиновку, накурил так, что потемнело… Неверными шагами, по зыбкому полу, вышел он в одном пиджаке в темные сени, ощутил крепкую свежесть воздуха, запах соломы, запах псины, увидал два зеленоватых огня, мелькнувших на пороге…

      – Буян! – позвал он.

      Изо всей силы ударил Буяна сапогом в голову и стал мочиться на порог.

      Мертвая тишина стояла над землей, мягко черневшей в звездном свете. Блестели разноцветные узоры звезд. Слабо белело шоссе, пропадая в сумраке. Вдали глухо, точно из-под земли, слышался все возрастающий грохот. И вдруг вырвался наружу и загудел окрест: бело блистая цепью окон, освещенных электричеством, разметав, как летящая ведьма, дымные косы, ало озаренные из-под низу, несся вдали, пересекая шоссе, юго-восточный экспресс.

      – Это мимо Дурновки-то! – сказал Тихон Ильич, икая и возвращаясь в горницу.

      Сонная кухарка вошла в нее, тускло освещенную выгорающей лампой и провонявшую табаком, внесла сальный чугунчик со щами, захватив его в черные от сала и сажи ветошки. Тихон Ильич покосился и сказал:

      – Сию минуту выйди вон.

      Кухарка повернулась, толкнула ногой дверь и скрылась.

      Уже хотелось в постель, но он еще долго сидел, стискивая зубы и сонно, мрачно глядя в стол.

      Кузьма всю жизнь мечтал учиться и писать.

      Что стихи! Стихами он только «баловался». Ему хотелось рассказать, как погибал он, с небывалой беспощадностью изобразить свою нищету и тот страшный в своей обыденности быт, что калечил его, делал «бесплодной смоковницей».

      Обдумывая свою жизнь, он и казнил себя, и оправдывал.

      Что ж, его история – история всех русских самоучек. Он родился в стране, имеющей более ста миллионов безграмотных. Он рос в Черной Слободе, где еще до сих пор насмерть убивают в кулачных боях, среди великой дикости и глубочайшего невежества. Буквам и цифрам выучил его и Тихона сосед, заливщик калош Белкин; но и то только потому, что работы у него никогда не было, – уж какие там калоши в Слободе! – что драть кого-нибудь за «виски» всегда приятно и что не все же сидеть на завалинке распояской, наклонив СКАЧАТЬ