Подземелье с мрачными каменными сводами освещалось тусклым светом керосиновой лампы, которую держал в руках Никола. Кошельков восторженно крутил головой, он поинтересовался у хозяина подземелья.
– Вот это да… А этот ход куда ведет?
– Там еще зал есть, больше этого. Главное не заблудиться. Здесь такие лабиринты, можно сутки плутать.
– Сюда еще вход есть?
– Из монастыря, но он замурован.
– Кто еще про него знает?
– Никто. Я даже Настене ничего не говорил. Я сам то на него наткнулся случайно. Хотел в сарае погреб вырыть…
– Нужно сарай перестроить, увеличить.
– Зачем?
– Что бы можно было туда авто загонять.
Кошельков и Никола, довольные совершенной сделкой, по семейному за столом пили чай. Настена постоянно крутилась рядом. Она то выходила из комнаты с грязной посудой, то возвращалась со стопкой белья, которое убирала в шкаф. Когда она в очередной раз вышла из комнаты, Кошельков обратился к Николе. – И еще у меня к тебе дело есть. Мне нужно встать на постой.
– Зачем куда-то. Плати мне и живи, сколько хочешь.
– В Москву прибыли веселые парнишки, и, похоже, по мою душу.
Никола усмехнулся. – На Хиве деловые про тебя трут, что, мол, Кошелек совсем безбашеный, никого не признает.
– Те, что прибыли, не шмолудень хитровская, а очень серьезные ребята. Думаю, они уже вовсю ищут выходы на меня.
– Если серьезные, то найдут. Москва она только кажется большой и бестолковой.
– Теперь, про то, что я у тебя бываю не должна знать ни одна живая душа. Мне нужен домик на отшибе, в тихом месте.
Никола, немного подумав, предложил. – Разве, что у Матвея хромого, если он не уехал. Недалече, в Сыромятниках, рядом с брошенной смоловарней.
Яшку заинтересовал этот квартирный вариант. – А что, он собирался уехать?
– Да ладно, он завсегда так после запоя. Грит, уеду я в деревню жить от соблазнов подальше.
– Запойный, значит?… Может оно и к лучшему.
Малышев и Чернышев с трудом протискивались мимо торговых навесов и разношерстной публики. Андрей уточнил у приятеля. – А он точно должен знать?
– Тимоха в подмастерьях у Проньки-сапожника, а к тому вся местная голота обращается. Он тут вроде почты, кому, что передать или если кого найти надо.
Ребята подошли к сколоченной из досок будке, над которой висела вывеска «Ремонтъ сапогъ». У входа сидел на ящике Пронька, желчный 50-летний потрепанный мужичонка и ремонтировал ботинок мужику, который стоял рядом, дожидаясь, на одной ноге, поджав другую. Пронька крикнул в сторону будки. – Тимоха, набойку!
Из будки выскочил Тимоха, 12-летний мальчишка с непослушными вихрами и отдал сапожнику набойку, которую тот сразу же начинал прибивать, СКАЧАТЬ