перелом мировосприятия срастается и выпускает последние фантомные боли в душу. Женя ошибся: на вторую ночь ему прокрутили новое кино, точнее объясняющее предыдущий морок. Абелю показали инициатора всех бед падшего человечества, человека-феномен, в одиночку устроившего переворот, спихнувшего и свернувшего весь мир в выдуманную им колею, подчинённого одной идее существования. Учитель. Учитель никогда не улыбался, никогда не пожимал руки, никогда не повышал голос; никто не видел его со спины; награждая, не хвалил; наказывая, не порицал. Безжалостная, неумолимая сила, стихия, маскирующаяся человеческим телом. Во сне Абеля Учитель гудел, как трансформатор, но гудение он слышал не ушами, а сердцем: эфир заполняло мерное гудение и сердечный мир реагировал на внешнее влияние. Барабан сердца стучал реже, но мощнее, и под ложечкой щемило тоской. Жене хотелось в петлю влезть от безысходности. И когда лицо Учителя вкипающее во все его душевные поры, отравило кровь, пропитало страхом кости, случился взрыв, смена скорости: кадры сна из прямой трансляции погребения чувств перескочили на бешеный галоп эмоций. Всё что любил в этой жизни Женя – фильмы, музыка, теории, отношения – оказалось под запретом: символы свободы, такой, как её понимал Абель, появлялись из ниоткуда, дергались, как червь на крючке, а потом их зачёркивали красным и давили пластами стекла, делая из них позорную витрину слабости, глупости, подлости. В конце чудовищного фильма, на границе восприятия мелькнула она, та, которая приходила к нему лишь во снах, но которую он любил и не мог без неё жить, – у неё было отражение в реальной жизни, недостижимое, яркое, как солнце, желаемое, – позволяющая любить себя. И она мелькнула, обуглилась и рассыпалась от ветра слов Учителя.
Вторая ночь далась Жене с большим трудом, посмотрев на себя в зеркало, он удивился, что не поседел. Его лишали того, что было смыслом жизни. Фильмы, песни, любовь – без них его существование превращалось в бытие одиночной камеры, заключившей в себя самоё себя. Жестоко и бессмысленно. Абель начинал верить в реальность его кошмаров, в то, что они придут за ним, постучаться в дверь каменным кулаком чёрно-красного активиста – и не только к нему, но и ко всем, – выдернут за волосы руками лозунгов и поставят к стенке, под штыки постулатов новой идеологии. Он жертва, он никчёмный и слабый. Выхода нет – сиди и терпи, не смей протестовать, иначе окажешься в фургоне окончательно исправления. Женя не знал, что это такое – фургон исправления, – но даже и мысли о нём вызывали слабость и дрожь в коленках. Как же всё-таки к нему надувало в голову эти токсичные фантазии, кем? А главное – зачем? Третья ночь, которую Абель боялся так, как ни боялся ничего в своей жизни – ни пьяного отчима, поколачивающего мать, а заодно и регулярно избивающего его (хорошо, что он сдох пять лет назад под забором, замёрз зимой по пьянке, как собака); ни страшных крыс, от которых нет спасения (в семь лет, на даче, летом, Женю покусали крысы, пришлось уколы ставить: с тех пор он ненавидел всех четвероногих, пищащих и лающих тварей); ни
СКАЧАТЬ
