– Бывает много хуже, – усмехнулся чиновник.
– По качеству жизни – вряд ли. По мере страданий – разумеется, страдания – пропасть без дна. А вот убогость здесь достигнута предельная… – тут чувство надежды озарило все черты Цезаря. – Слушай, Страж, помоги мне отсюда выбраться, из этой убогой, нелепой вязкой гадости, которую все эти рабы называют жизнью. За что меня сюда засунули, за какие, я спрашиваю, грехи?!
– Получается и я из рабов, – обиделся Андрей Петрович. Что же ты, Цезарь, перед рабом просьбою унижаешься?
– Ты своих возможностей даже и не ведаешь, Чиновник. Потому что не ведаешь про Себя. Да захоти ты, пожелай только – такое можно натворить! Впрочем, как ты можешь взять и Захотеть! У магистратов всех столетий один сюжет: тянуть, брать взятки, подличать или подсиживать собратьев… – чиновные дела. А своеволить – дудки! Разве поставила бы жизнь тебя на это место, если бы ты знал про себя?!
Хотел было обидеться Андрей Петрович за чиновный сюжет, но передумал. “Ведь правду говорит, – подумал он, припомнив вмиг свою чиновную жизнь.
– Я хочу, – сказал он, – очень хочу от смерти спастись, и кое-что я про себя уже ведаю, – добавил Андрей Петрович грустно. – Ладно. Если это – Ад, кто же я такой, на самом деле?
– Ты – загробный Магистрат, вроде Радаманта, только мелкого ранга, – не моргнув глазом, сказал Цезарь. – Воистину, себя ты не ведаешь, раз боишься умереть…
– Это брат Миноса, что ли? – проявил знания Андрей Петрович.
– Он самый, однако, Минос судит, а Радамант, как ты, на пересылке загробной судьбы жребии сортирует.
– Выходит тут еще не Ад, а что-то вроде предвариловки и доследования, если судейскими пользоваться словами. Чем же я могу тебе помочь? – сильно задумался Андрей Петрович. – Я ведь ничего не могу, на самом деле.
– Как же ты тогда узнал меня? – поразился Цезарь. – Так не бывает: если узнал – значит, можешь! Мы с тобой раньше не встречались… Я бы вспомнил…
– У меня только сегодня открылось новое зрение, – застеснялся Андрей Петрович.
– Вот оно что… – задумался посетитель. – Себя ты, выходит, только рассматривать начал.
– Вот ты говоришь “загробье”. И я – Радамант, то есть мертвец уже! Откуда страх смерти тогда? Если уже все свершилось?
– А что может быть ужасней, чем вдруг очнуться мертвым среди таких же мертвых, их липких чужих кошмаров, благих намерений и правдолюбия бездушных тел? Отсюда и страх – разоблачение истины такой жизни – очень страшит.
– Да, – согласился Андрей Петрович, – я сам заметил, не любят большинство про смерть толковать.
– Естественно, в доме повешенного о веревке не говорят.
– Где же не повешенные? Люди, настоящие, как их сыскать?
– А что им тут делать? – засмеялся Цезарь. – Для жизни – жизнь. Для мертвых – загробье.
– А ты, как же ты попал сюда, Цезарь?
– Не СКАЧАТЬ