Если она уже в лапах смерти, почему же ей так хорошо? Разве смерть – это не боль, не страдания? Разве не так о ней рассуждают персонажи во взрослых фильмах? Но вот же парадокс; ей не больно и больше не страшно.
Ей спокойно. И так тепло. Тепло настоящее, осязаемое, оно обнимает ее мягкой гладкой тканью, и это может быть только… Ее любимое одеяло из разноцветных лоскутов! Если она умерла, то откуда оно здесь? Она открывает глаза. Тонкие пальцы бабушки ласково гладят ее волосы. Чертенок совсем запутался.
– Что случилось?
Бабушка улыбается, но ее лицо напряжено; оно будто постарело на десяток лет.
– Ты вернулась, – ее пальцы продолжают чертить линии по ее волосам, – вернулась из самого сердца ада.
Громкая мелодия возвращает ее в реальность, вызывая резкую боль в висках. Хэвен выключает будильник и садится в постели Клавдии. Она спасла ее. Бабушка спасла ее. В прямом смысле слова вытащила из той мертвой, ледяной темноты, буквально из самого сердца ада. Но как она сделала это? И означает ли это то, что она тоже все знает? Возможно ли, что она знает больше? Во сне-воспоминании Клавдия выглядела напряженной. Уставшей, будто из нее выкачали все соки. А кожа на ее лице была неестественно бледной, будто она потеряла много крови. И она была напугана. Из-за неё, из-за ее, Хэвен, состояния, ее возможной смерти. Но она не выглядела растерянной. Она выглядела так, будто точно знает, что нужно делать. Будто она знает, что именно происходит. До Хэвен неожиданно доходит, что она должна была догадаться намного раньше. О том, что бабушка была не тем человеком, каким она ее себе представляла. Что она была кем-то большим. Хэвен с горечью понимает, что она никогда не сможет спросить об этом саму Клавдию.
С первого этажа, с кухни, доносятся характерные звуки открывающегося холодильника и звона посуды. Мама пытается готовить завтрак. Это заставляет Хэвен вспомнить; сейчас утро понедельника, и у нее есть полчаса на то, чтобы одеться и подготовиться к тесту. Его она не имеет права провалить. Перед глазами прыгают черные точки, когда она встает и, пошатываясь, направляется в ванную. Она смотрит на свое измученное отражение в зеркале; чувствует она себя отвратительно. Голова кружится, виски готовы разорваться от жгучей боли. От одной мысли о маминой стряпне в желудке сворачивается узел, и ее начинает мутить. Может, она и вправду заболела? Она не надела ни шапку, ни шарф, когда бежала к особняку Камиллы сквозь ледяные порывы ветра. Вполне возможно, что она простудилась. Она бы осталась дома, если бы не долбанный тест.
Мама встречает ее внизу с широкой улыбкой, Джек сидит в своем стульчике, рисуя пальцами, измазанными кашей, на кухонном столе.
– Как себя чувствуешь?
Хэвен наливает себе кофе, пытаясь игнорировать подступающую к горлу тошноту.
– Не очень, если честно.
– Может, СКАЧАТЬ