– Понятно! Ладно, кому там, в прокуратуре дело отписали, я пока не знаю, сейчас туда поеду и заяву твою о разбое отдам. И рапорт по нашей беседе накидаю. Заодно передам, чтобы не торопились к тебе и про червонец им подскажу, пусть на экспертизу направляют. А ты, давай, выздоравливай!
Забрав свою папку с моим заявлением, морально неустойчивый инспектор УР Горбунов, с неприкрытым сожалением попрощавшись с Мариной, покинул палату.
Трое суток, кроме медперсонала меня никто не тревожил. Уколы и капельницы мне ставили по часам с перерывом лишь на ночной сон. А потом было еще два выходных. Может быть, лечение подействовало или мой обновленный организм самостоятельно затеял свою регенерацию, но чувствовал я себя вполне сносно. Если не смотреться в зеркало, то можно было бы считать себя почти здоровым. Только ребра ныли, швы на голове чесались под повязкой и белки глаз были красными. Впервые увидев свое отражение, я сразу же вспомнил Полиграфа Полиграфыча. Моя небритая и опухшая физиономия ничем не отличалась от киношного Шарикова после операции. А повязка на моей голове, исполненная на манер хоккейной каски, доводила наше сходство до обидного из-за полной неотличимости. В этой повязке мне не хватало только балалайки и белых подштанников.
В понедельник заявилась следачка из прокуратуры. Мелкая, но из себя очень важная. Представившись следователем прокуратуры Советского района Семеновой Еленой Сергеевной, она допрашивала меня часа полтора и изрядно надоела своей излишней скрупулезностью. Которую сама она, наверняка, считала проявлением профессионализма. По уверенным повадкам, была она явно блатная и на вид едва ли старше меня нынешнего. Она всячески демонстрировала свое ведомственное превосходство над израненным милиционером, а я в отместку ей перемигивался с Мариной. Все, что следачка занесла в протокол за час с лишним, сам я, не торопясь, написал бы за полчаса.
Нарушая запреты лечащего врача, все свои надобности я ходил справлять в туалет на этаже. Возвращаясь из каждого такого похода, я каждый раз заходил в рекреацию, где стоял черно-белый телевизор, а на столиках у дивана и кресел лежала пресса. Если меня никто не видел, я без малейших угрызений собирал журналы и газеты, которые уносил к себе в палату. Я не брезговал ни союзной «Правдой», ни местными газетками. Надо было вникать в советскую реальность застойной эпохи. Ошибаться в количестве орденов у Ленинского комсомола, геройских звезд Брежнева или, в какой банановой стране мы сейчас строим очередную подарочную ГЭС, здесь не принято. Особенно, если ты офицер карающего органа советской власти.
Через неделю чмошную повязку с моей головы сняли. Теперь я смог увидеть свой выстриженный клочьями скальп и узелки швов в местах рассечений. Я глядел в зеркало, а в израненном мозгу робко теплилось чьё-то мудрое утверждение, что внешность для мужчины, это не самое главное. Шарма добавляла йодовая раскраска вокруг мест штопки заживающих ран. Как ни надоела мне ненавистная СКАЧАТЬ