Салон-вагон. Андрей Соболь

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ руку, а когда потом вновь оборачивается ко мне, я уже спокойно встречаю его взволнованный взгляд.

      В коридоре сталкиваюсь с Борисом: он вышел из комнаты Эстер.

      Он дико взглянул на меня:

      – Саша!

      – Что?

      – Если не здесь… если здесь неудача… мы поедем в К.?

      – Конечно.

      – Бесповоротно:

      – А разве ты не того же мнения?

      Я спрашиваю сухо, деловито, но те несколько мгновений, пока он отвечает, мне кажутся вечностью.

      Он говорит:

      – Да.

      Гляжу ему вслед: он идет впереди меня, согнувшись. Я все понял, но не согнусь.

XXII

      Я все понял, я знаю, почему плакала Эстер, почему Борис не хочет бросать снаряд возле рабочих. Слезы Эстер и отказ Бориса – это продолжение всех намеков о еврействе, о евреях; это отзвуки письма Бергмана, разговора в Лондоне о еврейских деньгах. Но я не знаю, чем все это кончится, и не хочу знать: если не здесь, то в К. мы доведем начатое до конца. Сюда приехали не евреи Эстер, Борис, Александр, и не решать, что следует еврею и чего не следует, а люди единого дела, единой веры.

      Бергман говорил: «Пыль летающая». Я говорю: «Или бескрылые, или на крыльях». Мы ехали сюда, и каждый чувствовал на себе эти крылья. Разве они сломаны, разве они были сделаны из воска и растаяли? Кто прав: Бергман или я? Тревожно спрашиваю себя и в дождливую, угрюмую ночь я боюсь потерять уверенность и трепетно и напряженно жду утра. Оно приходит – серое, блеклое. Я снова прежний, только где-то в душе бродят, как по морю белые гребни после бури, усталое опасение.

XXIII

      Из окна своей угловой комнаты я вижу, как сворачивает карета на третью улицу, минуя Бориса. Невольно вскакиваю и крепко держусь за косяк окна. Жду, улавливаю каждый шорох, каждый звук: на третьей улице Аким с аппаратом. Мне кажется, что я слышу, как шевелится воздух, как в соседнем доме скребется мышь, и внезапно, в один миг, я безотчетно, но ясно, словно кто-то очевидец пришел и рассказал мне, сознаю, что ждать нечего, что губернатор проехал беспрепятственно, и иду вниз. Через несколько минуть я там, где должен был стоять Аким. Он за углом, вокруг него человек десять. Слышу, как один из них спрашивает:

      – А что, господин, успел припечатать?

      – В точку, – отвечает Аким.

      В руках у него неуклюже торчат концы стального треножника, на плече болтается кусочек черной материи. Я уступаю Акиму дорогу. Он торопливо отводит глаза, и лицо его передергивается. Возле городского сада я опять догоняю его.

      – Оттерли, – шевелит он губами и забирает голову в плечи. – Из-за бабы.

      Я перегоняю его и слышу позади себя:

      – Баба под колеса попала… Меня за угол… околоточный освирепел… Из-за бабы.

      Ухожу от него, до сумерек сижу в саду. Скамья мокрая, на грязной, размытой дорожке прыгают смешные, мокрые воробьи, капает с почерневших полуголых веток, но нет сил подняться, встать, хочется забрать голову в плечи, как это сделал Аким.

      В дверях фотографии меня встречает Борис. Он бледен, а когда я подаю ему руку и говорю: «Здравствуй», он порывисто обнимает меня:

      – Саша, все кончено.

СКАЧАТЬ