Темное солнце. Эрик-Эмманюэль Шмитт

Чтение книги онлайн.

      7

       Я видел, как луга по ходу тысячелетий меняли цвет. Трава была по-прежнему зеленой, а стада посветлели, пигментация шерсти и шкуры животных изменилась. В старые времена своим природным окрасом они затемняли пейзаж: овцы и свиньи были черными, козы – рыжими, лошади – гнедыми, коровы – бурыми. Затем животноводы занялись селекцией и скрещиванием, и вот в XVIII веке овцы побелели, в следующем свиньи оделись в розовый шелк, а в XX веке коровьи стада запестрели бежевым, желтым и пегим. Нет ли тут творческого безумия, хвастовства своей властью? Я связываю эту цветовую эволюцию домашнего скота с колониальными завоеваниями и промышленной революцией, которые происходили в ту же эпоху: повсюду, и в животном мире, и в социальном устройстве, утвердилось превосходство белого человека. А он не только завладел землями и подчинил местное население, но и сумел уподобить себе окружающий мир и даже высветлил сельский пейзаж.

      До сих пор при виде равнины я испытываю удивление, ведь несколько веков не стерли воспоминаний, запечатленных в юности. Панорама утратила прежний красно-коричневый колорит. И если мне хочется сегодня оживить давнишние ощущения, я отправляюсь в музей, любуюсь полотнами эпохи классицизма, картинами Никола Пуссена или Саломона ван Рёйсдала, узнавая пейзажи своего детства.

      Недавно я был поражен уместностью термина «marronnage» (от marron – каштановый. – Примеч. перев.), возвращение одомашненных животных к дикой жизни. Если вначале он означал бегство рабов, которые укрывались в дебрях дикой природы, то позднее его связали с одичанием домашних животных, и это очень точное слово: одичавшие собаки спустя несколько поколений вновь обретают темный окрас.