Босых искалеченных ног.
Пятнадцатилетняя девочка – яд:
Костлявые руки из робы торчат.
А грязные патлы, как сажа, черны —
Примета шайтанской вины.
«В страшнейших грехах обвиняешься ты!
Крещёная злом самого Сатаны!
Призналась давеча колдунья во всём,
Судимая честным судом…
Призналась: порой колдовала в ночи,
Украла четыре церковных свечи,
С неведомым духом беседы вела
И с кошкою чёрной жила.
От этих злодействий тебя до утра
Очистит священное пламя костра!
Могла б индульгенцию также купить —
Да некогда злато копить…»
Колдунья, сполна натворившая зла,
Усилием воли лицо подняла,
И детские глянули небом глаза —
Невысохшая бирюза.
«Деяний своих от людей не таю,
Да только, епископ, я правду твою
Разрушу, ведь Дьявол, поверь, не при чём
В магическом действе моём.
И впрямь ворожила я лунной порой
Над милой моею болящей сестрой,
Лечила волшебным настоем из трав,
Быть может, законы поправ.
И свечи взяла, только вам не назло:
Чтоб в домике стало соседском светло!
А прежде ведь в Храме просила огня —
Как ведьму, прогнали меня!..
В том доме старуха одна умерла,
Бездетно и голодно, трудно жила!
Кому ж, как не мне, было свечи принесть,
Молитву усопшей прочесть?..
Я кошку себе не могла не забрать:
Старушка любила её, словно мать —
Родное дитя. Да к тому же одна
Погибла бы точно она…
Бесплотный же Дух, собеседник ночной —
Есть ангел-хранитель с рождения мой!
И в Храме святом, подходя к алтарю,
Частенько я с ним говорю…»
Промолвил епископ: «Родная моя!
Открылась ты честно, греха не тая…
За это, сердечную правду любя,
Всевышний прощает тебя!»
На буром от крови засохшей лице
При упоминанье о светлом Творце
Алмазами слёз заблестели глаза —
Заплакавшая бирюза…
«Ужели и вправду теперь прощена?
Ужель поднимусь из тюремного дна?
Вернусь ли к сестре, коли пыткам конец?
Ответь же, церковный отец!»
Старик улыбнулся: «Забыта вина!
Пускай же тебя не тревожит она…
А значит, свободна душа с этих пор…
Без страху иди на костёр!»
Над площадью стал смоляным небосвод.
Давно разошёлся нарядный народ.
И лишь правосудия тлели огни,
Да мрачно темнел эшафот.
Над ним, средь ворон – средь крылатых углей —
Голубка летала, что снега белей.
И сколько, крича, ни старались они —
Никак не притронуться к ней!..
А где-то малышки всё плачут глаза —
Другая уже бирюза.
Царскосельские СКАЧАТЬ