Удивительным и единственным, что пробуждало в Тору почти угасшее чувство стыда, было то, что по меркам общества именно в его жизни не было проблем: стабильная учёба, какая-никакая, сохранившаяся после развода родителей, семья, крыша над головой и готовая еда, по вкусу не напоминающая помои. Все беды он раскручивал в своей голове и упивался кропотливо выстроенными страданиями. В детстве Тору был уверен в том, что болен раком и планировал провести дальнейшую жизнь, наслаждаясь заботой близких и своим медленным угасанием. Он вспомнил, что Юмэ однажды рассказал о том, как, увлекшись историями о единорогах, едва не пробил себе лоб дрелью. На деле ни то, ни другое не приносило ничего, кроме боли и разочарований. Но сказка и чувство собственной исключительности были настолько привлекательными, что не хотели оставлять его в реальности заурядного школьника.
Тору осознал свою склонность к фантазиям и успел проникнуться к ней теплотой и пониманием, но взросление отняло у него последний островок надежды: выпав из действительности и оказавшись перед выбором, Тору отдал предпочтение ничуть не привлекающим его будням, наполненным диктантами, уравнениями и блёклыми интрижками, пролетающими по классу вместе с изуродованными ластиками. Ему хотелось быть хорошим, и за свой выбор он успел получить достаточно похвалы. В возрасте шестнадцати лет Тору осознал: голос фантазии остался позади, окруженный призрачной дымкой воспоминаний.
Общение с Юмэ со временем тоже сошло на нет: они потеряли нить, объединявшую их забытые миры, а потом и вовсе перестали встречаться во снах. Годы бесследно поглотили их тесную связь, и Тору не за что было зацепиться, чтобы вытащить её из бездонного желудка лет.
Время надуло брюхо: съело кашу из органов, наполнявших его пустое существование. Чем оно было для Тору? Чем-то гораздо более приземлённым и обыденным, но мимолётным, парящим над «в магазин – на учёбу – обратно». «Убивающая грация», – сказал бы Тору и, наверное, не ошибся. Словесное искусство не переставало быть его вечным проклятием, но почему так трудно было окрасить речью то, о чём болела душа?
Секунду назад он был расстроен встречей с шумным другом, а теперь стоял на эскалаторе под жужжание пробудившего в груди родство голоса, пустым взглядом пялился в спину взрослому человеку, у которого, кажется, налаживалась личная жизнь. Мужчина на несколько ступеней выше влажно поцеловал длинноволосую подружку, Тору не знал, куда опустить глаза и не почувствовать при этом головокружения. Перед ним происходило великое таинство – уже нет – любви. Он стоял за спиной, и ему было отвратительно больно.
Что-то кололось за грудиной, впивалось в СКАЧАТЬ