Он срыгнул, утер испачканные жиром губы рукавом сутаны и, повернувшись ко мне, поинтересовался:
– Как же это получилось, что сразу ведьмы не разглядели, а?
Хитрый прищур рыже-карих глаз, мелкие веснушки, розовые щеки. Брат Томас похож на поросенка, которого вручают на ежегодной ярмарке лучшему лучнику.
Ненавижу.
– Эх, молодость, молодость… вот и меня в свое время угораздило. Хороша была, дьявольски хороша…
Он говорит, запивая рассказ о прошлом тем самым кислым вином, и пьянеет, и путается, и жестами пытается возместить недостаток слов. Неужели вот он, хмельной и неуклюжий – один из тех, кто избран Господом дабы вершить суд?! Он, без стыда и раскаянья говорящий о грехах своих, будет отпускать твои прегрешения?
На стене распятье, в душе темнота, которой прежде не было.
Ты – мое солнце, проклятое, отверженное, отданное добровольно во имя спасения.
Так где же оно?
…crucifíxus, mórtuus, et sepúltus: descéndit ad ínferos… /был рáспят, умер и погребен; сошел во ад/
Моя келья пахнет сыростью и тленом, каменный пол холоден и слабое тело умоляет о пощаде. Брат Томас спит, и эхо разносит его храп по коридорам, я же молюсь.
Пытаюсь молиться, но знакомые слова вдруг исчезли из памяти. А вместо них – сомненья, шепот, голос тьмы, который говорит мне об ошибке, о том, что ты – не ведьма. Ты – просто женщина.
А я мужчина.
Не было греха, Бог – есть любовь.
Тогда за что наказание? И кто наказан? Я снова запутался, проигрывая в споре то ли с Дьяволом, то ли с самим собой. До рассвета далеко, это последняя ночь здесь, завтра будет вынесено решение. И приговор. Тебе и мне.
Помоги, Господи, дай упокоение, ибо верую… Credo, credo, credo … помоги же…
…tértia die resurréxit a mórtuis… /в третий день воскрес из мертвых/
Ночь тянется долго, ночь гасит сбивчивые мои молитвы и выпускает на волю воспоминания.
Случайная встреча у озера. Небо твоих глаз и незнакомое прежде желание смотреть вечно, выискивая все новые и новые оттенки, ловить свое отражение, удивляясь его чистоте. Белый мох поляны у лесного озера, мягче ковра, мягче перины. Запах вереска и дыма, сосновые ветки в огне и желтой кровью проступающий сквозь кору жидкий янтарь. Беседы, прикосновения… первый поцелуй.
Ты убежала.
И вновь вернулась следующим вечером. Я ждал, томился, сгорал от непристойной страсти, не понимая, что со мной.
Я виноват! Не ты, но я!
…ascéndit ad cælos; sedet ad déxteram Dei Patris omnipotentis… /восшел на небеса и сидит одеснýю Бога Отца Всемогущего/
Я был безумен и беспечен.
Прости меня, Господи, ибо грешен! Каюсь, каюсь, каюсь…
Люблю.
…inde ventúrus est judicáre vivos et mórtuos. /оттуда придет судить живых и мертвых/
Мою вину не искупить словами, и плеть привычной тяжестью ложится в руку. Каждую ночь, пока идет процесс, я ищу дорогу к Богу, пытаясь вернуть потерянную душу. Болью за боль, выжигая память о руках СКАЧАТЬ