Он видит: проказник домовой приносит дому счастье.
IV. Искушение
Из этой картины я устранил темные черты времени, которые жестоко омрачали бы ее.
И имею в особенности в виду неуверенность крестьянской семьи в своей судьбе, обычный страх перед произволом и притеснениями, которые в любой момент могли пасть на них с высоты, где стоял замок. В феодальном режиме налицо были как раз те две черты, которые способны жизнь превратить в ад: с одной стороны, крайняя неподвижность: человек был пригвожден к земле, а эмиграция была делом невозможным, а с другой стороны, значительная неуверенность в своем положении.
Историки оптимисты, так много толкующие о точно определенных обязательствах, о хартиях, о купленных свободах, забывают, что во всем этом было очень мало гарантии. Столько-то нужно заплатить сеньору, который, однако, властен взять и все остальное. Это называется правом захвата. Работай, работай, простофиля. А тем временем страшная банда из замка может напасть на твой дом, может унести все, что захочется сеньору на услуженье.
Взгляните на этого труженика. Как сумрачно шествует он по своей борозде, склонив голову. И он всегда такой, полон забот, и сердце его объято тревогой, как у человека, ожидающего плохие известия. Замыслил ли он дурное дело? Нисколько. Но две мысли неотвязно сверлят его мозг, два острия по очереди вонзаются в него: «В каком состоянии найду я сегодня вечером свой дом?» и «О, если бы в земле нашел я клад! Если бы добрый дух дал мне возможность выкупиться».
Рассказывают, что при таком призыве из земли порой выходил (как этрусский гений однажды вышел из под сошника в виде ребенка) карлик, вставал на борозде и говорил: «Чего ты хочешь от меня?» Изумленный бедняк уже забыл, однако, о своих желаньях. Он бледнел, крестился, а тот исчезал. Жалел ли труженик потом об этом? Быть может, обговорил себе: «Дурак! Ты навсегда останешься бедняком». Очень возможно. И все же я думаю, что невыразимый ужас удерживал его от крайнего шага. Мне не верится, чтобы – как утверждают монахи, писавшие о ведьмах и колдунах, – договор с Сатаной был легкомысленным, безрассудным поступком какого-нибудь влюбленного или скряги.
Если обратиться к здравому смыслу, к человеческой природе, то, напротив, легко поймешь, что такой шаг был крайностью, был вызван беспредельным отчаяньем, страшным гнетом обиды и нужды.
Говорят: «Подобное ужасное положение вещей изменилось к лучшему в эпоху Людовика Святого, запретившего частные войны между феодалами». Я держусь противоположного мнения. В тот восьмидесяти или столетний период, который лежит между этим запрещением и войнами с Англией (1240–1340), сеньоры, лишенные обычного развлечения – грабить и поджигать владения соседа феодала, обращались особенно жестоко со своими вассалами. Мир между сеньорами превратился в войну против крестьян.
Дневник Эда Риго изображает СКАЧАТЬ