Одегон – 03,14. Лариса Харахинова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ язвительно: «И думать – тоже не каждому дано, эта чаша тоже, похоже, мимо». И даже третий «ОН-голос» прорезался: «А про предков, – теоретически там может быть такое количество языков, что жизни не хватит изучить все. Вот если прабабка полячка была, так что теперь – польский учить?».

      Голоса множились и продолжали обвинять и оправдываться, и договорились до того, что у Дашки вообще нет родного языка, – так-то! Поскольку язык раннего детства практически остановился на уровне 7 лет, и свободно изъясняться на нем на абстрактно-отвлеченные темы она не могла, а язык после 7 лет, на котором получалось образование, становился слишком дискретным для описания иррационального мироощущения детства или же для написания стихов.

      Особенно мучило то, что стихи не получаются: с раннего детства могла она быстро и много рифмовать, все что угодно – как угодно, хоть по диагонали, хоть задом наперед, – но стихи не получались. Складывались куплеты, памфлеты, пародии, но не стихи. А хотелось. На каждом пустом листе, на каждой горизонтальной поверхности хотелось оставить бессмертные строки, от которых вскипает кровь и пылает душа. А не получалось. Пенять на отсутствие таланта – обидно. Пришлось, уже в сознательном возрасте, выстроить теоретическую базу под отговорку, что, дескать, этот язык, на котором пытаешься написать что-то эдакое сокровенное – увы, не до конца родная стихия. Бессознательная его часть лежит в младенческом сегменте памяти, где совсем другими словами описывался мир и отношение к нему. А поэзия ведь должна вызывать образы из бессознательного. Так и строчила Даша, сознавая, что «я поэт, зовусь Незнайка».

      В итоге родным или, точнее, всеохватывающим получился некий гибрид из двух языков, визуально напоминающий мишень. Черная сердцевина и белые концентрические кольца вокруг. Белого пространства больше, но одно попадание в десятку весомее двух попаданий в пятерку. И это не только относительно поэзии. Таковой была сила слов, звучащих для Дашки на двух разных языках. Зато на белом поле она могла рисовать красками, а на черном, увы, только мелом.

      И когда по этому поводу ей приходилось слышать «Ай-яй-яй!», «Тьфу!» или даже слово «манкурт», то, внутренне соглашаясь с первым, уворачиваясь от второго, на третий она обычно отвечала, что «бикультуральный билингв на фоне не самого культурного монолингва смотрится, как Одиссей с биноклем на бибике – на фоне хромого циклопа с лупой. А манкурт – это бедняга циклоп после общения его с Одиссеем».

      А когда возникал вопрос – определись, кто на свете всех милее, кто ты, с кем ты – выбирай! – Дашка, будучи относительно скромным павлином в душе, тем не менее, начинала чувствовать себя неким буридановым пингвином, который в сто раз милее циклопа, и не решается (на морозе-то!) выдернуть из себя белые или черные перья свои, пытаясь стать полулысой чайкой или недощипанной вороной: «Лучше потренируюсь и – ласточкой, ласточкой…».

      Золушке нужно платье

      Встреча с Гургеном закончилась не совсем впустую. Он деликатно посоветовал СКАЧАТЬ