приказе, посланник, прибыв на Посольский двор и простившись с сопровождавшими его до двора приставом, назначенным состоять при нем в Москве, дорожным приставом, сопровождавшим его в пути до Москвы, и столповым приказчиком – офицером конюшенного ведомства, заведовавшим процессией въезда, и отпустив их, удержал у себя переводчика Посольского приказа Ивана Тяжкогорского, сказав ему, что имеет до него некоторое слово. На следующий день переводчик представил в приказ доклад с изложением того разговора, который вел с ним Гейнс. Заявив, что он прислан с нужными делами, о которых «сообщит после приемной аудиенции у царя, и что теперь подаст только копию с кредитивной грамоты, а подлинник должен вручить лично самому государю, посланник затем заметил, что «король-де его в неотменном дружелюбии с великим государем живет и впредь крепко в том быть хощет, не так, как жеры недодержатель (т. е. нарушитель присяги) швед, которого пора своевать. И напрасно владеть ему даются городы Нарва со иными и с пристанищи морскими, которыми напрямик во всю Европу блиским путем ехать мошно… Шведом да французом верить нечего. Был-де он, посланник, во французской земли, как Долгорукой был (русский посланник в Париже князь Яков Долгорукий в 1688 г.) и видел, как бесчестно его принято и с ним поступлено». Эти предварительные заявления, имели, вероятно, целью настраивать в русских официальных кругах враждебное отношение к Швеции и ее союзникам и сулить блестящие перспективы датской дружбы в смысле возвращения от Швеции взятых ею морских пристаней, открывающих прямой и короткий путь в Европу. Вот курфюрст Бранденбургский – крепкий друг датскому королю, а на Польшу смотреть нечего, потому что эта земля теперь – это было время борьбы за королевский престол в Польше – бессильна стала. Сказав после этих замечаний еще несколько слов о военных доблестях царя, воинское дело которого «всех соединенных христианских потентатов крепко возбуждает» и который «храбрством своим быть может вторым Александром», посланник спросил, скоро ли царь вернется в Москву, и затем добавил: «привез-де он книгу большую – атлас нового выдания (издания), и ту поднести хочет великому государю. А в той-де книге явно будет и видимо-напрасное владение шведов городами и с пристанищи». Переводчик Тяжко-горский не мог, конечно, дать никакого указания на время возвращения царя. Об этом в Москве не знали[41].
Московские правительственные круги сочувственно относились к дружбе с Данией, и потому датский посланник был принят в высшей степени любезно. Сановники один за другим приглашали его к себе. 13 августа он вместе с Бутенантом был у начальника Посольского приказа Л.К. Нарышкина в его подмосковной резиденции, надо полагать, в селе Фили. Хозяин угостил их роскошным обедом, после которого начал с ними дипломатический разговор о желательности дружбы Дании с Россией. В этой беседе Нарышкин, между прочим, задал Гейнсу вопрос, настолько ли расположен король к царю, чтобы помочь ему, если царь начнет с кем-либо войну. Это было нащупывание
СКАЧАТЬ
<p>41</p>
Арх. Мин. ин. дел. Дела датские 1697 г., л. 50–59.
