Ленинградский дневник (сборник). Ольга Берггольц

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ лед, и бред, и ночи,

      не погасить его, не отойти –

      рублевский лик и стынущие очи

      тому, кому не сказано:

      «Прости!»

      Того, кто был со мной на перевале,

      на одиноком блещущем пути,

      и умер здесь, от голода, в подвале,

      а я –

      я не могла его спасти…

      …Еще хотелось повидать сестру.

      Я думала о ней с такой любовью,

      что стало ясно мне: на днях – умру.

      То кровь тоскует по родимой крови.

      Но незнакомый, чей-то, не родной,

      ты ближе всех, ты рядом был со мной.

      И ты не утешал меня.

      Ночами,

      когда, как все, утратив радость слез,

      от горя корчась, я почти мычала,

      ни рук моих не гладил, ни волос.

      Ты сам, без просьб,

      как будто б стал на страже

      глухого отчужденья моего;

      ты не коснулся ревностью его

      и не нарушил нежностию даже.

      Ты просто мне глоток воды горячей

      давал с утра,

      и хлеба,

      и тетрадь

      и заставлял писать для передачи:

      ты просто не давал мне умирать…

      Не знаю – как, но я на дне страданья,

      о мертвом счастье бредя, о тепле,

      открыла вдруг, что ты – мое желанье,

      последнее желанье на земле.

      Я так хочу.

      Я так хочу сама.

      Пускай, озлясь, грозится мне зима,

      что радости вместить уже не сможет

      остаток жизни –

      мстительная кожа, –

      я так хочу.

      Пускай сойдет на нет:

      мне мерзок своеволия запрет.

      Я даже пела что-то в этот вечер,

      почти забытое, у огонька,

      цветным платком плотней укрыла плечи

      и темный рот подкрасила слегка.

      В тот самый день сказал ты мне, смущаясь:

      «А все считают, ты – моя жена…»

      И люди нас не попрекнули счастьем

      в том городе,

      где бредила война.

5

      Мы жили высоко – седьмой этаж.

      Отсюда был далёко виден город.

      Он обгоревший, тихий был и гордый,

      пустынный был

      и весь, до пепла, – наш.

      А мы ходили в Летний по грибы,

      где, как в бору, кукушка куковала.

      Возили реже мертвых.

      Но гробы

      не появлялись: сил недоставало

      на этот древний горестный обряд.

      О нем забыл блокадный Ленинград.

      И первый гроб, обитый кумачом,

      проехавший на катафалке красном,

      обрадовал людей: нам стало ясно,

      что к жизни возвращаемся и мы

      из недр нечеловеческой зимы.

      О нет, я не кощунствую!

      Так было!

      Нам всё о жизни яростно твердило,

      и, точно дар торжественный, – для нас

      всё на земле

      явилось

      в первый раз.

      И солнце мы впервые увидали,

      и с наших крыш,

      постов сторожевых, –

      Большой Земли мерцающие дали

      в румяных зорях,

      в дымке СКАЧАТЬ