Генерал Абакумов: Нарком СМЕРШа. Виктор Степаков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ трамвае ад, тучи солдат с мешками – бегут из Москвы, боясь, что их пошлют защищать Петербург от немцев.

      Все уверены, что захват России немцами уже начался. Говорит об этом и народ: “Ну, вот немец придет, наведет порядок”.

      Как всегда, страшное количество народа возле кинематографов, жадно рассматривают афиши. По вечерам кинематографы просто ломятся от народа. И так всю зиму.

      У Никитских Ворот извозчик столкнулся с автомобилем, помял ему крыло. Извозчик, рыжебородый великан, совершенно растерялся:

      – Простите, ради Бога, в ноги поклонюсь!

      Шофер, рябой, землистый, строг, но милостив:

      – Зачем в ноги? Ты такой же рабочий человек, как и я. Только в другой раз смотри, не попадайся мне!

      Чувствует себя начальством, и недаром. Новые господа…

      В магазине Белова молодой солдат с пьяной сытой мордой предлагал пятьдесят пудов сливочного масла и громко говорил:

      – Нам теперь стесняться нечего. Вон наш теперешний главнокомандующий Муралов [1] такой же солдат, как и я, а на днях пропил двадцать тысяч царскими.

      Двадцать тысяч! Вероятно, восторженное создание хамской фантазии. Хотя черт его знает, – может, и правда…

      Встретил на Поварской мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал:

      – Деспот, сукин сын!..

      Вечером в Большом театре. Улицы, как всегда теперь, во тьме, но на площади перед театром несколько фонарей, от которых еще гуще мрак неба. Фасад театра темен, погребально-печален, карет, автомобилей, как прежде, перед ним уже нет. Внутри пусто, заняты только некоторые ложи. Еврей, с коричневой лысиной, с седой подстриженной на щеках бородой и в золотых очках, все трепал по заду свою дочку, садившуюся на барьер девочку в синем платье, похожую на черного барана. Сказали, что это какой-то «эмиссар».

      Когда вышли из театра, между колонн черно-синее небо, два-три туманно-голубых пятна звезд и резко дует холодом. Ехать жутко. Никитская без огней, могильно-темна, черные дома высятся в темно-зеленом небе, кажутся очень велики. Выделяются как-то по-новому. Прохожих почти нет, а кто идет, так почти бегом.

      На углу Поварской и Мерзляковского два солдата с ружьями. Стража или грабители? И то и другое…

      Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка – и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:

      – Вставай, поднимайся рабочий народ!

      Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.

      Римляне ставили на лица своих каторжников клейма “Cave furem” (“Осторожно: вор”). На эти лица ничего не надо ставить, – и без всякого клейма все видно».

      Вот в такой атмосфере, где вседозволенность, ярость и испепеляющая ненависть классов стали смыслом существования расколотого на два лагеря российского общества, проходило детство СКАЧАТЬ