прямого воздействия, поскольку она опосредуется такими организациями, как действующие в Интернете Earth Watch и World Association of Community Radio Broadcasters (AMARC), а также такими инициативами по развитию публичной подотчетности, как Transparency International и Human Rights Watch. Бывают также моменты, когда эта диалектика приводит к взрывам. Драматические медиасобытия, сопровождавшие свержение диктаторских режимов в Тунисе, Египте и Ливии в 2011 г., несомненно, действовали в этом направлении, обусловив радикальные демократические последствия. Борьба за публичное пространство на какое-то время распространилась по всему региону. Это были не просто «восстания в Twitter и революции Facebook»[88] – в равной степени это были еще и восстания бедных и лишенных власти людей против недавнего несправедливого дерегулирования, проведенного хищническими глобальными рынками. Однако эти волнения отмечались необычным общественным осознанием политической значимости сетевых цифровых медиа. Благодаря таким источникам информации, как Al Arabiya и Al Jazeera (у последней было 3000 штатных сотрудников, и более 50 млн семей в арабском мире смотрели ее передачи), количество людей, наблюдавших по всему миру в одно и то же время за политическими событиями, достигло исторического максимума. Граждане поняли, что новости по определению являются сильной информацией, еще не известной остальным, и этим отчасти объясняются удивительные эксперименты по сбору и распространению новостей, первые в своем роде. Огромные толпы в Александрии смотрели на себя в прямом эфире по спутниковому телевидению, надеясь, что медийное освещение защитит их от полиции и не даст военным раздавить их. При поддержке веб-платформ, управляемых изгнанниками, твиттеры, блоги и видеоролики, загружаемые в Интернет, стали убедительнейшим экраном для различных ситуаций – и ужасных, и обнадеживающих. Все, даже расстрел протестующих и невинных прохожих, было записано в реальном времени для последующих поколений.
Глобальные медиасобытия становятся «нормальными» в эпоху коммуникационного изобилия; неудивительно, что не менее нормальным оказывается и вторжение глобальной публики во внутренние дела многих демократических стран. То, что случается повсюду, то, что думают люди в разных частях света, и то, как они реагируют на обстоятельства, – все это приобретает значение для граждан и их представителей. В демократическом мире, но еще больше в автократических режимах, глобальная публика, несомненно, уязвима для вмешательства государства[89]. С другой стороны, глобальная публика легко распадается, хотя это и не ее вина, ведь причина прежде всего в том, что ее различные части не имеют сильной институциональной поддержки, эффективных каналов представительства или отчетности, которые могли бы действовать, к примеру, за счет механизмов избранного правительства. Глобальная публика жертвует деньги, распространяет новости, обменивается информацией и устраивает события, мишенью которых
СКАЧАТЬ
<p>88</p>
Ghonim W. Revolution 2.0. The Power of the People is Greater Than the People: A Memoir. N.Y.: Mariner Books, 2012 (рус. пер.: Гоним В. Революция 2.0. СПб.: Лениздат, 2012).
<p>89</p>
Price M. Media and Sovereignty: The Global Information Revolution and Its Challenge to State Power. Cambridge, MA; L.: MIT Press, 2002; Media and Globalization: Why the State Matters / N. Morris, S. Waisbord (eds). Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 2002.
