Переход этот, в лучших традициях механистической дихотомичности, традиционно представляют как преодоление некоего рубежа, по одну сторону которого располагается природа, по другую – культура. И хотя игнорировать размытость этого рубежа уже давно невозможно (ведь даже возникновение языка и знаковой деятельности не имеет согласованной датировки), полубессознательно стремятся непременно его обнаружить и прочертить с максимальной ясностью. И это при том, что рассматриваемый переход у предков человека отрезок времени занял столь протяжённый, что возникают сомнения: позволительно ли вообще говорить о рубеже, а не о самостоятельном эволюционном состоянии? Между тем, для обозначения того, кто уже не животное, но ещё и не человек, пока имеется только зоологический термин – гоминиды. [74]
Разговор о проявлении макроэволюционных закономерностей в антропогенезе и культурогенезе хотелось бы начать с хлёсткого высказывания Ницше о том, что человек – это животное с испорченными инстинктами («не установившееся животное»). Эта мысль, давшая основание представлять человека то «голой обезьяной» (Д. Моррис), то «ошибкой эволюции» (А. Кестлер)[75], заложила основу концепции «патологичности» человеческого сознания как такового[76] и его корректировки в процессе исторического развития [см.: 75; 198; 199 и др.]. Если отбросить некоторое кокетство и игру в самоуничижение, эта точка зрения точно улавливает одну из важнейших закономерностей эволюционного процесса: становящиеся формы нового системного уровня «с точки зрения» режимов материнской системы всегда в той или иной мере патологичны[77]. Не случайно ещё Р. Вирхов в переходных формах животных усматривал патологические типы, а Э. Геккель понятие патологии распространил на все изменения органических форм вообще.
Стало быть, метафора культуры как болезни вполне эвристична[78]. Но если культура – болезнь, то весьма своеобразная. Излечивается она не возвратом к исходному «здоровому», т. е. животному состоянию, а исключительно путём усиления самой болезни, т. е. превращения патологии в норму. Следовательно, мы имеем дело не с деструктивным процессом, а с межсистемным переходом, пик которого приходится на самое промежуточное, «бескачественное» состояние. Вообще, слово «болезнь», даже с такими оговорками, не совсем точно передаёт суть явления: между дисфункциями и системными трансформациями, вызванными теми или иными внешними причинами в ходе вертикального эволюционного перехода, существует коренное различие. Поэтому для обозначения режима такого перехода следовало бы ввести специальный термин, но я, за неимением такового, пока ограничусь полуметафорическим выражением эволюционная СКАЧАТЬ
74
В последние годы на основании молекулярных методов реконструкции филогенеза в семейство гоминид стали включать и африканских человекообразных обезьян, а в качестве подсемейств – и орангутанга, и гиббона. Но при этом вопрос отнесении к роду
75
Речь идёт об известном эссе «Человек – ошибка эволюции» (1969).
76
У А. Гелена и М.Шелера можно встретить такие формулировки как «биологически недостаточное существо», «больной зверь», «дилетант жизни» и т. п.
77
Так, этологи, изучая поведение приматов, в частности их реакции на иммобилизационный стресс, приходят к выводу о том, что патология поведения выступает одним из важнейших факторов появления новых, эволюционно значимых форм поведения [см., наир.: 78, с. 174–199].
78
О патологиях в психике гоминид см.: 34; 36.