Ум-мир-рай!. Блез Анжелюс

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ое дитя, ещё без имени и преходящей мирской славы, крохотным перстом на фоне звёздного ночного неба рисовало символы вечной Голгофы и земных страстей.

      Пока эта мысль набирала свою силу, произрастая символическим чертополохом, из тысячелетней почвы моих сомнений и научного безверия, я налил из медной джезвы раскалённый и густой кофе в чашку из тончайшего люневильского фаянса с удивительно нежным рисунком однотонных ирисов, запечатлённых неизвестным лотарингским мастером в цвете блеклого бордо.

      Мой взор из окна был направлен на лицезрение деревьев, чёрных и одиноких, словно вдовьи сироты застывших в холодном декабрьском воздухе, и наивно ожидавших то ли весны, то ли средневековых даров Святого духа.

      Белые шапки снега были им так к «лицу», пока я вдруг не понял, что это вовсе не снег, а стаи ангелов, усевшихся подобно птицам на чёрных ветках замёрзших деревьев и ожидавших чуда.

      Ну это было и неудивительно: ведь снег не может петь, в то время как со стороны ангельских стай была явственно слышна мелодия одного из григорианских хоралов – тихая и такая смиренная, что невольно из моего глаза вытекла одинокая слеза и, чуть подождав, упала в бокал с золотистым Laphroaig, после чего сразу же воздух комнаты наполнился древними запахами нефти и торфа.

      Я взглянул на небо, голубое с прожилками кобальта, как будто бы только что сошедшее с одного из «сельских» полотен Брейгеля-Старшего.

      Мой беззвучный вопрос завис в декабрьском воздухе и был тут же подхвачен пролетающей сорокой – «Божий промысел, какие чудные откровения таишь ты в себе?»

      Пока я размышлял над ролью музыки в формировании душевных качеств и о количестве ординарных нот в «Kyrie eleison», шум со двора усилился и моё внимание привлекли маленькие фигурки крестьян, воровато выплывающие из густого тумана, и тихо бредущие в сторону больших обеденных столов, нагруженных сочными окороками, винами и сырами, словно брюхастые торговые галеры Ост-Индской компании.

      В каком году я видел этот праздник и чему он был посвящён?

      Рождению какого бога я был обязан этому веселью? Какой урожай был собран на радость всем и каждому?

      В задумчивой тишине я водил кончиком столового ножа по засохшим губам, пока не догадался о том, что лучше запустить его, этот нож, в маслёнку, что я и сделал немедленно, а затем старательно размазал масло по поверхности хрустящей гренки. Масло, соединяясь с ароматом ещё тёплого хлеба, пахло так нежно, как будто руки моей матери, тогда ещё молодой и не потерявшей окончательно веры в себя, кутавшей меня когда-то в детской деревянной колыбели.

      Пока я задумчиво черпал ложкой вишнёвый джем со дна стеклянной банки, я неожиданно вспомнил, что зима тысяча пятьсот шестьдесят четвёртого года во Фландрии была почти бесснежной и стареющий от многочисленных сомнений Питер Брейгель, тогда ещё не «Старший», часто бродил в окрестностях Антверпена в одних кожаных сандалиях, а то и босиком, пытаясь ощутить невидимое тепло жизни, которое хранила земля в своих скрытых глубинах, и источала его весной, вспоротая плугом деревенского пахаря, как перепелиная тушка охотничьим ножом.

      Глядя с небольшого холма на вереницы простых людей, бредущих в весенней долине по своим будничным делам, словно бы сошедших с его ещё ненаписанной картины «Die Kreuztragung Christi» («Крестный путь»), Брейгель неизменно задавался вопросом «Кто все эти люди?».

      Ростовщики? Церковники? Солдаты? Свидетели каких событий и времён?

      Быть может, это были фантомы его снов иль тени грёз предутренних пред самым пробужденьем?

      Всё то, что видел он, была игра лишь света и теней. Иль большее, но им ещё не ведомое ранее?

      Отрадно было думать о тепле, глядя на не выпавший снег, на котором ещё не остались следы случайных путников и лесной живности.

      Как появлялось изображение всего того, что представало перед моим взором?

      Обрывок ткани, дерево, кувшин, телега, старая подкова – всё это сновидение света и не больше.

      Но кто даёт нам эти чудеса?

      Брейгель смотрел с холма, люди всё приходили и уходили, и их следов не оставалось на снегу, который в тот давний год так и не выпал.

      Его беспокойные мысли скакали как сороки на ветках: то они были заняты качеством бумаги для офортов, то стоимостью кожаных башмаков, а порой, метались в предвкушении глотка ароматного аббатского пива и вкуса тушёного в кларете рябчика.

      Была ли жизнь явью или сном?

      Что наш урок и что награда?

      И для чего весь мир столь стремительно проходит перед нашим взором?

      Следуя прихоти пёстрых фантазий Брейгеля, я всё глядел и глядел в даль в предчувствии первого снега, пока мои безнадёжные ожидания не прервал тихий голос Франсуа Вийона, звучащий из глубин моей памяти:

СКАЧАТЬ