мере – не должно быть ниже!.. По сути – можно дальше написать – Бунину, то есть, можно было написать затем – «Катину любовь». Катя бы тоже вполне могла – не нарочито, не заданно, из жизненно-художественной логики – могла кончить самоубийством. Ведь и Катя – хоть и более, по-женски, «адаптированная» – артистичная натура, тоже, хотя и по-другому, метущаяся, ищет не только любви, но и места в жизни, и не только места, но и смысла! Равно, как чревата трагедией Митина «беспочвенность» – любовь опередила поприще, цель служения, вся предопределенность беды. Катина «трезвость» не лучше Митиной «безпочвенности». Где-то их судьбы еще раз пересекутся!.. Подобно, как судьбы Треплева и Нины Заречной, когда оба другие, оба «отрезвевшие», хотя не одинаково еще надорвавшиеся… Помните, там же, в «Митиной любви», – «Меж нами дремлющая тайна, душа душе дала кольцо»… Как важно суметь почувствовать, пробудить эту тайну, из двух душ отковать одно кольцо бесконечной любви… Дерзайте! Прорубите окно в этом мрачнейшем, наполненном и иссушающими химерами воображения и реальными страданиями, лабиринте – на пути к духовной любви… Там же, помните, слова Ницше: «Тело твое есть высший разум»… Как всегда, он, Ницше, проницателен, но озарения его надо ставить с головы на ноги: он не любил людей, не любил жизнь! «Тело» – лишь часть разума! Оно обязано его слушаться! Научите этому молодых, – то есть, подскажите им путь к нравственной свободе, и они выберутся из лабиринта. Пусть Протасов, приятель Мити, не так глубок и прожжен, как хочет казаться, но ведь слово его пророческое в отношении Мити! Помните? «Есть же особи в мире животном, коим даже по штату полагается платить ценой собственного существования за свой первый и последний любовный акт»… Нет, Митя, не такая «животная особь»… Он погибает именно потому, что природой приготовлен для духовной любви, а жизнью не приготовлен к ее заменам! Вот у меня еще выписка: «И пошел теплый, сладостный, душистый дождь. Митя подумал о девках, о молодых бабах, спящих в этих избах, обо все том женском, к чему он приблизился за зиму с Катей, и все слилось в одно – Катя, девки, ночь, весна, запах дождя, запах распаханной, готовой к оплодотворению земли, запах лошадиного пота и воспоминание о запахе лайковой перчатки».
То есть, – на первом месте – Катя, в центре мира – Катя, все она одна олицетворяет, воплощает, осуществляет… Нет Кати, нет мира, нет жизни… Алена окончательное подтверждение. Любовь здесь равна жизни, а нелюбовь – нежизни…
Врач: Но что это? Митина любовь, то есть? Да не любовь она – она страстная юношеская влюбленность, которой не дано еще стать духовной любовью. Митя лишь у преддверья ее. Вот почему, по-моему, важно услышать разум по поводу любви-влюбленности не как «тело», а как поэзию юности, завязь духовной любви, как цветение пока без плодов. Не помешать, не поторопить это цветение… Не так?
Журналист: Конечно, конечно!.. Вечные здесь две крайности – «тело» и «дух», «тело» и «платоника», «поэзия», «возвышенное и идеализированное»…
СКАЧАТЬ
