Ангелы и демоны Михаила Лермонтова. Дмитрий Быков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Пожалуй, только в случае Окуджавы сталкивался я с таким непримиримым, собственническим, глубоко личным отношением.

      И это очень хорошо, что к нему до сих пор относятся как живому. Может быть, это так потому, что и «Герой нашего времени» – самая живая, наверное, книга русской прозы. Признаемся себе, мы очень редко для удовольствия перечитываем «Преступление и наказание», удовольствие, сами понимаете, то еще. Еще реже из удовольствия обращаемся к «Войне и миру»: иногда нам хочется перечитать сцену охоты, например, как Ленину небезызвестному, но тут же мы перед этой бескомпромиссной твердыней духа сознаем свой масштаб и нам несколько не по себе. «Герой», безусловно, самая читаемая книга из всего школьного набора. Трудно объяснить природу того наслаждения, с которым мы его читаем. Но, подозреваю, она немного в том, что перед нами человек очень молодой, чьи заблуждения, чье самолюбование, чье самомнение, чьи великие надежды так трогательны, что мы смотрим на них с легкой смесью высокомерия и брезгливости, как смотрим на собственную юность. Нам доставляет наслаждение думать, что мы уже преодолели этот этап, не ждем от жизни ничего и не считаем себя пупами земли, да и к женщинам относимся несколько более терпимо.

      Может быть, поэтому чтение Лермонтова – из тех интимных наслаждений, что и рассматривание собственных подростковых фотографий, которые мы очень любим наедине с собой и к которым очень неохотно допускаем окружающих. А если допускаем, то они испытывают, как правило, неловкость. Поэтому все, что я буду говорить, чрезвычайно субъективно и почти наверняка рассчитано на несогласие, но, может быть, именно это и интересно.

      Начал бы я с одного из самых загадочных лермонтовских стихотворений, которое представляет собой, на мой взгляд, скрытый автопортрет и в этом качестве наиболее интересно. Речь идет о «Морской царевне».

      В море царевич купает коня;

      Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»

      Фыркает конь и ушами прядет,

      Брызжет и плещет и дале плывет.

      Слышит царевич: «Я царская дочь!

      Хочешь провесть ты с царевною ночь?»

      Вот показалась рука из воды,

      Ловит за кисти шелко́вой узды.

      Вышла младая потом голова;

      В косу вплелася морская трава.

      Синие очи любовью горят;

      Брызги на шее как жемчуг дрожат.

      Мыслит царевич: «Добро же! постой!»

      За косу ловко схватил он рукой.

      Держит, рука боевая сильна:

      Плачет и молит и бьется она.

      К берегу витязь отважно плывет;

      Выплыл; товарищей громко зовет.

      «Эй вы! сходитесь, лихие друзья!

      Гляньте, как бьется добыча моя…

      Что ж вы стоите смущенной толпой?

      Али красы не видали такой?»

      Вот оглянулся царевич назад:

      Ахнул! померк торжествующий взгляд.

      Видит, лежит на песке золотом

      Чудо морское с зеленым хвостом;

      Хвост чешуею змеиной покрыт,

      Весь замирая, свиваясь дрожит;

      Пена струями сбегает с чела,

      Очи одела смертельная мгла.

      Бледные руки хватают песок;

      Шепчут уста непонятный упрек…

      Едет царевич задумчиво прочь.

      Будет он помнить про царскую дочь!

      Это стихотворение, по-лермонтовски язвительное и по-лермонтовски горькое, возможно, самое трагическое во всей его лирике, может быть трактовано на двух разных уровнях. Хотя я думаю, что там гораздо большее количество пластов, просто два плана наиболее очевидны. Первый – самый простой – это та самая любовная удача, которая сопровождает и Лермонтова, и всех его любимых героев на путях. Это неотразимость сознающей себя силы, неотразимость путаницы, которую этот человек вносит в чужую жизнь, неотразимость его неприкаянности, его абсолютно бесцельных, даром растрачиваемых способностей – всего того, что женщина так любит, понимая, что этот человек не может принадлежать ей до конца. Вот она любовная удача и вот то, чем она оборачивается, потому что вытаскиваешь-то ты чаще всего на берег «чудо морское с зеленым хвостом», с которым теперь непонятно как жить. Это трактовка самая простая и в каком-то смысле самая плоская.

      Гораздо более глубокий пласт, на мой взгляд, уловила Новелла Матвеева:

      Я к мастеру вошла однажды в дом

      И вдохновенье, кажется, спугнула.

      Оно со свистом шлепнулось со стула,

      Зеленое с раздвоенным хвостом.

      Мне кажется, здесь поймана та глубочайшая сущность искусства, которая сначала соблазняет своей младой главой, синими глазами, перлами брызг – чем угодно, а потом оказывается СКАЧАТЬ