его, когда все слова уже были высказаны. Теперь никто не кормил его. Лишь иногда вливали в рот чашку воды, с размаха всовывая её так, что от удара о зубы половина содержимого её расплёскивалась по колодке. Никто и не думал ссаживать Тэмуджина с коня, когда это ему требовалось, и вскоре он перестал просить их об этом. Уже не заботясь о состоянии привязанного к седлу мальчика, всё чаще переводили лошадей с рыси в галоп, и при ослабленных ремнях он не единожды падал, чудом избегнув переломов и копыт коня. И вот, когда уже пастухи забросали Хабича жалобами и мольбами, тот наконец-то смилостивился над ними. И в самом деле, наличие скованного кангой пленника не только усложняло работу табунщиков, но уже ощутимо сказывалось на состоянии лошадей! Решив, что достаточно уже вызвано ненависти к кияту, слуга нойона перевёл его к пасшим стада. У них всё повторилось в том же порядке, но гораздо быстрее. Теперь пастухи, наслышанные о тех неприятностях, что доставляет навязанная им обуза, с самого начала не испытывали добрых чувств к пленнику. Встретив настороженно, уже на второй день принялись укорять, а с четвёртого недовольство перешло в сплошное озлобление. Через неделю его снова перевели к другим людям, и так ещё дважды в течение месяца. И всюду мальчика ожидало одно и то же. Но на этом не закончились беды Тэмуджина. Тайджиуты, в чьих юртах приходилось ему ночевать, сперва благосклонно принимали нежданного гостя, ни в чём не отступая от степного обычая. В глазах многих он читал жалость к своей незавидной судьбе. Кормили лучшим из того, что имели сами. Из-за колодки гостя приходилось кормить с рук, что вызывало ещё большее сочувствие в глазах кормящих. Но со временем всё изменилось. Хабич всегда выбирал для ночёвки юрты наибеднейших соплеменников. И вскоре, принимая пленника в третий или четвёртый раз, люди преображались. Скоро сказывалась ограниченность в запасах еды, и нарастало раздражение за то, что постоянно приходится делиться тем, чего и так оставалось в обрез самим! Скрытое недовольство быстро перерастало в открытые упрёки, а то и оскорбления. Тэмуджин и раньше с тяжёлым сердцем смотрел в глаза кормящих его детей, в свою очередь истекающих слюной при виде кости с мясом, которой сами же кормили пленника. Было заметно, что далеко не каждый день они питались так сами, и ему было стыдно объедать их, пусть и вынужденно. А Хабич всё назначал и назначал для постоя лишь те юрты, в которых давно поселилась бедность.
Однажды жена пастуха, у которого Тэмуджин был определён ночевать в очередной раз, и вовсе отказалась потчевать его.
– Почему мы должны отдавать последнее взбунтовавшемуся глупцу, оставляя своих детей голодными? – заявила она мужу – И оттого только, что он из-за чванства своего не желает преклонить голову перед своим старшим родичем и покровителем!
При её словах хозяин семьи неожиданно смутился. Целая борьба чувств отразилась в глазах его, и он сказал, несколько поразмыслив:
– Разве можно так, Тухай! Как бы там ни было, но он
СКАЧАТЬ
