Мирное время-21. Премия им. Ф. М. Достоевского. Виталий Волков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ страшновато поначалу встать на рант и глядеть под ноги, держа в одной руке блокнот, а в другой – карандаш. Мозг – он такая собака невоспитанная, его то и дело нужно убеждать, что у тела есть опора. По жизни так. Не по себе без опоры, вот и тащимся от кормушки к кормушке. От конвейера к конвейеру.

      – А в цеху художников тоже свои конвейеры? Я слышал, что художник начинает зарабатывать только после смерти, – попытался пошутить я, испытывая некоторую неловкость от нахождения на уровне груди человека, который явно настроился порассуждать о жизни.

      – Заработки – не по адресу. Я – бездельник по жизни. У нас жена – трудоголик, а я просто рисую, то есть пишу. Разделение труда, – ответил художник и присел на ступеньку, так что теперь я оказался даже выше него.

      Оказалось, волосы на затылке еще не поседели и создавали впечатление, что на голове крохотная кипа. И я заметил невпопад, что крыша у каждого своя, и для своей надобности, так что разделение труда – это в точку. Разглядев кипу, я вспомнил о кочевнике.

      – А у меня тут жена лечится, – упредил он незаданный вопрос, – У нее ежедневная химия. По утрам и после обеда. Пока она там, я – сюда.

      Слова про химию я пропустил мимо ушей, за что позднее корил себя. Наверное, причина в том, что в школе я ненавидел этот предмет настолько, что одно упоминание слова «химия» по-прежнему вызывает изжогу. Тем более, что я был увлечен воспоминанием о кочевнике.

      – Вы рисовали парня в красном? Он молился под Вами, на соседней крыше…

      – Кого?

      – Вчера, перед сиреневым закатом.

      Нет, он не помнил никого в красном. Хуже того, он не помнил сиреневого заката. Небо было малиновым, утверждал он, и в лице прорезалось выражение упрямства. Видя, что мое лицо поскучнело, он сообщил, что рисовал кошку на крыше. В подтверждение своих слов он принялся перелистывать блокнот. Оттуда выпал листок, и опустился мне прямо под ноги. Я поднял его. На бумаге – голова женщины с черепом, лишенным волос. Так выглядит одуванчик, когда с него только что сдули тычинки.

      – Ни в чем не изменил себе одуванчик,

      А как изменился!2

      Художник двумя пальцами, как японскими палочками о-хаси, изъял у меня из рук рисунок. Выражение его лица изменилось, безмятежность уступила место крайней озабоченности или сосредоточенности. Я засомневался, не из того самого ли отделения все-таки мой собеседник.

      – Вы туда, или Вы сюда? – обратился он ко мне, как к совершенно незнакомому человеку, загородившему ему дорогу вниз.

      Что ж… Я разочарован. Я готов согласиться: на крышу – как-нибудь в другой раз. А Миха вот-вот вернется от глазника, или, как тут поправляют, от офтальмолога… Мы подходим к решетке, я пропускаю художника вперед. Он берется за замок, но тот защелкнут. Мы в ловушке.

      – Ой, кто ж нас запер! Незадача. Незадача случилась на даче… Ай-ай-ай.

      Я СКАЧАТЬ