Дар легкомыслия печальный…. Игорь Губерман

Чтение книги онлайн.

      В жизненных делах я непрактичен,

      мне азарт и риск не по плечу,

      даже как еврей я нетипичен:

      если что не знаю, то молчу.

      Заоблачные манят эмпиреи

      еврейские мечтательные взгляды,

      и больно ушибаются евреи

      о каменной реальности преграды.

      Тем людям, что с рожденья здесь растут,

      им чужды наши качества и свойства;

      похоже, не рассеется и тут

      витающий над нами дух изгойства.

      Еврейского характера загадочность

      не гений совместила со злодейством,

      а жертвенно-хрустальную порядочность

      с таким же неуемным прохиндейством.

      Мы Богу молимся, наверно,

      затем так яростно и хрипло,

      что жизни пакостная скверна

      на нас особенно налипла.

      В еврейском гомоне и гаме

      отрадно жить на склоне лет,

      и даже нет проблем с деньгами,

      поскольку просто денег нет.

      Еврейского разума имя и суть —

      бродяга, беглец и изгой:

      еврей, выбираясь на правильный путь,

      немедленно ищет другой.

      Я антисемит, признаться честно,

      ибо я лишен самодовольства

      и в евреях вижу повсеместно

      собственные низменные свойства.

      Скитались не зря мы со скрипкой в руках:

      на землях, евреями пройденных,

      поют и бормочут на всех языках

      еврейские песни о родинах.

      Чуть выросли – счастья в пространстве кипучем

      искать устремляются тут же

      все рыбы – где глубже, все люди – где лучше,

      евреи – где лучше и глубже.

      Катаясь на российской карусели,

      наевшись русской мудрости плодов,

      евреи столь изрядно обрусели,

      что всюду видят происки жидов.

      Еврей живет, как будто рос,

      не зная злобы и неволи:

      сперва сует повсюду нос

      и лишь потом кричит от боли.

      Велик и мелок мой народец,

      един и в грязи и в элите,

      я кровь от крови инородец

      в его нестойком монолите.

      Евреям доверяют не вполне

      и в космос не пускают, слава Богу;

      евреи, оказавшись на Луне,

      устроят и базар, и синагогу.

      Шепну я даже в миг, когда на грудь

      уложат мне кладбищенские плиты:

      женитьба на еврейке – лучший путь

      к удаче, за рубеж, в антисемиты.

      На развалинах Древнего Рима

      я сижу и курю не спеша,

      над руинами веет незримо

      отлетевшая чья-то душа.

      Под небом, безмятежно голубым,

      спит серый Колизей порой вечерней;

      мой предок на арене этой был

      зарезан на потеху римской черни.