Публичное одиночество. Никита Михалков

Чтение книги онлайн.

      (2005)

      Интервьюер: «Жмурками» Балабанов закрывает романтически-бандитскую тему в нашем кино. После этой картины ни один нормальный человек не возьмется снимать фильмы про «бригады» и «братков».

      Конечно!

      «Всерьез» мы все это уже видели. Кстати, это я убедил Балабанова, что Михалыч должен быть таким. Вы спросите у него, кто предложил ему этот рисунок роли! Человека с железными зубами, с челкой, безумно влюбленного в сына…

      Он ведь поначалу предлагал мне серьезно играть! Но, блин, всерьез играть пахана невозможно!

      Единственным выходом для меня было – найти для этой роли характерность на самой грани, что довольно опасно.

      Характер моего персонажа в «Статском советнике» раскрывается постепенно, раскручивается, как пружина, и к финалу, к цыганочке, скатывается в полную психоделику. Пожарский – глубокий образ, персонаж из мира Достоевского.

      А Михалыч – чистый стёб, но все равно в русской актерской школе перевоплощения. Если играть его всерьез – это конец! Когда пришла фраза: «Мамка заругает», которую он постоянно говорит своему сыну, все сразу стало на место. После этого я мог делать все что угодно.

      Чтобы взяться за такую роль, нужна некоторая смелость.

      Я отвечу одной фразой, но вы меня поймете.

      Очень немного актеров, ушедших в «общественную деятельность», могут бесстрашно вернуться к своей профессии, ибо их больше всего беспокоит, как они будут выглядеть.

      И то, что мне это не страшно, надеюсь, о чем-то говорит…

      Как отреагирует общественность на вашу роль в «Жмурках»?

      Я стану любимцем определенной части населения.

      А та часть журналистов, которая пишет обо мне почти как о бандите, скажет: «Все, что мы писали об этом человеке и его деятельности, – правда! Наконец он открыл свою истинную физиономию!»

      Но мне это нравится!

      В этом смысле мы с Тарантино похожи!

      У людей сложилось совершенно превратное мнение обо мне. Сами создали этот образ, и сами его теперь боятся и ненавидят. Но я-то здесь при чем? Я другой человек. Во всяком случае, надеюсь на это. (I, 117)